Шрифт:
* * *
Вот любовь. Ее вносят в дом, чтоб испытывать на совместимость, растворимость и растяжимость, на износ, на разрыв, на излом… * * *
Шторм разыгрался ночной, море бьет залпами пушек, но и сквозь гневный прибой — визг молодой хохотушек! * * *
Скверик у Большого театра. Яблони в цвету. Вдруг ливень — на черном асфальте нетающий снег лепестков. * * *
В Кишиневе, пронизанном светом, охваченном пламенем, в Кишиневе, где лето в апреле, где зной, — в Кишиневе, одурманенном синью весенней, под солнцем расплавленным,— как тигрица, влюбленность таится в кустах наготове… Девочки
Бантики, ботики, ботинки… Батеньки мои! * * *
С утра покидаешь дом — пора на службу идти, где с девяти до шести себя ты сдаешь внаем. * * *
Переплывши океаны, обнаружил удивленно берег не обетованный, а бетонный. * * *
Поражены: — Какая женщина!.. — Но вот проходит бабий век, И про нее — слегка торжественно: — Какой хороший человек! * * *
Ветер и листопад, Листья и птицы летят, Листья летят по ветру, Птицы — куда хотят. Поэты
Прародитель Авель вам оставил горькое призвание любить и завет — превыше всяких правил: лучше быть убитым, чем убить. * * *
Что мне небо без конца и края, ангел справа или слева черт, если ты меня не принимаешь, как аэропорт? * * *
Во чреве твоем — узелок, где с устьем завязан исток, чтоб вспыхнуло новое «я» из теплого небытия… * * *
«До 16-ти запрещается…» Мне теперь предостаточно лет, но зато на меня налагается в мир шестнадцатилетних запрет… * * *
Есть мгновение радуги перед ночью любви: этой радугой ранены на всю жизнь соловьи. * * *
Защищенная стенами дома, сына ты отпускаешь с утра в город, где за углом гастронома незнакомые дуют ветра… * * *
Набегают дела за делами, думать некогда, некогда жить. Мы встречаемся ночью телами — больше нечем любить. * * *
Я весной зазевался на миг — оказался во власти зимы… Убыстряется время, старик. — Нет, старик, замедляемся мы. * * *
Старого мастера полуулыбка: девочка — веточка, женщина — скрипка… * * *
Пускай твердит писучий — без строчки, мол, ни дня, но лозунг есть получше: ни строчки без огня! На улице
Так на нее посмотрел, что она, как во сне, полетела. Так воспарила она, что за нею и он полетел. Где они? Господи, там, где ни тяжести нет, ни предела, над мешаниной машин и толпящихся тел. * * *
Выпила снова с утра? Сплетники пусть позабавятся. Те же — и ум, и талант; имя ее в чести. Те же манеры и голос, но бремя бывшей красавицы, кинозвезды и прелестницы все тяжелее нести… * * *
Бабник циником стал, сквернословом. А за что ненавидит он баб? А за то: с каждой женщиной новой он по-прежнему слаб.