Все это были лишь люди. И жизнь их проходила в болоте рутины, где очень редко проглядывались какие-то поистине счастливые моменты. У каждого свои...

Баюн вдруг подумал, что ему отчего-то становится стыдно от того, что он всё видит и понимает. Да мало того: создает и косвенно участвует во всем. Как истинный драматург. И эти "пьесы" ему нравились.

Чисто как эксперимент, ему всегда было интересно, что человек выберет, если на карту поставить равноценные цели. К примеру: кого из детей спасти, если дается шанс только одному? Или что важнее: жизнь одного человека, или жизни миллионов? Будут ли они ради спасения собственной жизни... да что там - собственного благополучия!
– идти на преступление, подлость... низость, в конце концов? И чем себя оправдают?

Справедливостью?

А что это? И бывает ли она вообще? Или справедливость лишь понятие для оправдания действий сильного?

Баюн набил трубку табаком и затянулся.

Что ж, свои работы, или "пьесы", как он называл про себя, давались раз от раза ему все легче. И сюжеты в них становились всё изощреннее и безумно интереснее. С каждым разом ему поручали всё более трудные "дела", требующие особых подходов. Как и тогда...

Баюн пустил в небо колечко дыма.

Не отдайся он "ловцам душ" в своё время, то валялась бы его "фигурка" в пыльном ящике последнего круга. А вот нет же: что-то... а, может и кто-то... в общем решение он принял и всунулся в Игру с головой. И во многих моментах её он видел и свой вклад...

Когда стал вопрос о том, что Андрея надо убрать из Игры, ему, Баюну, предложили разработать подробный план. Это была одна из лучших его "работ" в качестве навигатора. Тогда она показалась ему неприятной, даже "нечистой". Но выбора не было: он сам дал согласие на подобную работу.

И снова, как когда-то в той далекой жизни Антона Павловича, он написал "пьесу", в которой решил просто "разделить" братьев, не "убирая" никого из них. А право выбора, так сказать, возложил на мать...

Глаза её просто остекленели. Баюн точно помнил: такие пустые и совершенно бездонные. В них была явно выражено "смирение" с проклятой "судьбой", хотя где-то там, очень и очень глубоко, её душа просто разрывалась на мелкие части. Ей хотелось просто умереть, но "ангел смерти", думалось ей, просто не хочет быть милосердным. А этот злой старик в вязаной шапке, снова и снова требует сделать выбор. Требует оставить лишь одного, а второго её ребенка, её кровинушку, одну из неразделяющихся частей её души, вырвать с корнем. Вырвать навсегда.

– За то один будет жить!
– говорил Баюн. И голос его был ровным и спокойным.

– Спасти надо обоих, - в десятый раз твердила она, но с каждым разом понимая, что уверенность её слов просто улетучивается.

"Пусть бы они сами сделали выбор, - мелькнуло в ее голове.
– Но нет же: им нравится терзать меня!"

А меж тем это был фарс - усмехнулся сам себе Баюн. И снова надавил. И мать сдалась.

Утром она вывезла Андрея на автостанцию и оставила там. А сама бежала с младшим за кудыкины горы.

– И что дальше?
– спросили тогда у новоявленного навигатора.
– Какова суть "пьесы"?

– Каждому своё, - ответил тогда Баюн.
– Андрей еще должен отыграть ещё одну партиечку в судьбе Михаила.

По плану, Андрей должен был поступить на медицинский, а чуть позднее устроить своего брата в одно "теплое местечко".

– Мы же говорили, что они вообще не должны встречаться, - настаивали кураторы.

– Мы "заглушим" Андрея благополучием. Быт - основа любой истории, - усмехнулся Баюн.

Но вот прошло время, а кураторы оказались в чем-то правы: Андрей все же "повлиял" на Михаила и сбил вектор его действий совершенно в другую сторону. Но что хорошо: теперь при помощи того же Андрея можно было всё вернуть на свои места.

Возможно, тут расчёты Лорхен действительно оказались верны.

Мимо прошла Маша, направляясь в супермаркет. Лицо ее ничего не выражало, закрытое "маской" деловой женщины.

Баюн встал и пошел следом. И ему вдруг за столько лет захотелось выпить. И именно водки...

74.

...Вечером Кутх нашел Баюна возле Луксорского храма.

– Привет, - глухо поздоровался он, подходя ближе.

Лицо его выражало огромную усталость. Да и вообще выглядел он очень постаревшим.