– Кажется, это у Кастанеды было: "У воина нет ни чести, ни достоинства, ни семьи, ни имени, ни родины. Есть только жизнь, которую нужно прожить".

"А я страшный человек!" - сам себе улыбнулся Андрей. Он даже был рад этому выводу.

Абсолютная "мимикрия". Только она дала возможность достигнуть в жизни того, чего он достиг.

Андрей вдруг ужаснулся: ведь человек не мог так размышлять. Не должен! Ему не позволяла совесть. Должна была не позволять. Она, как страховка от "темной стороны".

И все же он - Андрей - так размышляет. И при этом не видит ничего предосудительного. И это было вдвойне ужасно.

Прав был брат. Доктор не может быть человеком. Даже не смотря на то, что он спасает человеческие жизни...

Операция пошла на удивление успешно. Андрей внутренне испугался. Никогда еще не проходило все гладко. Всегда были нюансы, форс-мажоры, ошибки.

Аврал, как норма, поддерживающая его в рабочем состоянии.

И вдруг - полное спокойствие. А главное уверенность. Он словно смотрел фильм. Безучастно, лениво, заранее зная конец.

А потом была благодарность родственников. Мать ребенка даже начала целовать ему руки.

И ничто не дрогнуло. Андрей хоть и мягко отстранил родителей, демонстрируя внешним видом сочувствие, но на самом деле в душе лишь усмехнулся.

Усмехнулся и тут же ужаснулся себе.

Следующие операции тоже были удачными.

"Уж не заключил ли ты сделку с самим чертом?" - похлопал Андрея по плечу главврач.

"А если и так? Разве это плохо? Все живы, здоровы", - улыбнулся Андрей в ответ.

А потом брат сказал, что он сильно изменился.

– Почему ты так решил?

– Я тебя знаю с детства, - сердито ответил Михаил.
– Ты плакал даже над мертвым воробьем, которого выдрал из зубов соседского кота. А сейчас стал таким циником. Смерть для тебя перестала, что-либо значить. Ты перестал к ней благоговейно относиться.

– Благоговейно!
– фыркнул Андрей.
– Мы живем в материальном мире. Здесь правит только четкий и трезвый расчет. Чувства хороши, только до поры до времени... Да, я не высокой моральной чистоты, как ты. Но я, по крайней мере, спасаю людей. И этих людей не интересует, что я при этом думаю...

За давно немытым окном медленно-медленно падал снег. Большие пушистые хлопья укрывали землю белым покрывалом.

В воздухе разлилась непроницаемая тишина. Казалось, будто уши заложило ватой.

Птица... Это была птица. Точно!

Андрей быстро облизал губы. Рука его потянулась к подбородку. В период нервозности, он начинал сильно его тереть.

От воспоминаний отрывков сна, почему-то кидало в жар.

Черная птица... Ворона. Другой не может быть!

Вспомнилось, как она закрутила головой. А затем уставилась правым глазом.

"Даже оторопь взяла", - Андрей поежился.

Ему показалось, что взгляд птицы, словно стремительный всепоглощающий поток, проник прямо в душу.

А потом птица ("Это точно была ворона", - убежденно согласился сам с собой Андрей) посмотрела левым глазом. И...

"И потом я проснулся!"

Андрей посмотрел на часы.

"Начало четвертого, - отметил он.
– А не пора ли домой?"

Конечно, было еще рано. Даже неприлично рано. Но Андрею ничего не хотелось.

Он вытянул из шкафа пальто и быстро оделся.

– Алла!
– обратился он к секретарю через селектор.
– Вызови мне Пашу.

– Хорошо, Андрей Станиславович. Сейчас сделаю.

Ждать пришлось не долго.

Паша примчался из гаража через пару минут.

– Я туда!
– проговорил Андрей Алле, выходя из кабинета, и тыча пальцем в потолок.
– Может, не вернусь сегодня.

– Хорошо.

Секретарь, безусловно, очень обрадовалась, хотя и не показывала виду. Сегодня, наверняка, убежит домой пораньше.