Однажды осенним вечером 1960 года внимание бессловесного вуайериста привлекло какое-то белое пятно у дома на противоположной стороне улицы. Это было белье, которое соседка забыла унести в дом и которое осталось висеть на веревке, раскачиваясь на осеннем ветру. Он настроил подзорную трубу и увидел белые хлопчатобумажные трусики, несомненно принадлежавшие девочке. Через минуту он выпрыгнул из окна, перебежал в сад слесаря и, боязливо оглядываясь, схватил трусики и засунул в карман пижамы. Дома он спрятал их в верхнем ящике ночного столика и часто доставал их, когда лежал по ночам без сна. Засыпая, он представлял себя зеленым медвежонком и как его целует на ночь девочка из заколдованных лесов, а потом он укладывается спать между ее крепкими ногами. От всех этих фантазий он чувствовал некоторое смущение, и более всего боялся, что Бьорк заметит трусики на подушке, когда придет будить его утром. Он клялся себе, что скоро с ними расстанется, и напряженно размышлял о том, как же сделать так, чтобы девочка обратила на него внимание.

Решение было найдено на следующий год. Помог ему старый велосипед, валявшийся в кустах, мимо которых Аскиль проходил каждый день по пути на работу. Когда дедушка множество раз прошел мимо бесхозного велосипеда, то просто-напросто решил взять его домой и подарить сыну на пятнадцатилетие. И вот, глядя на свой первый велосипед, Ушастый понял, что нашел способ привлечь внимание девочки: он должен показать себя бесстрашным велосипедистом.

И вот прохожие стали обращать внимание на пятнадцатилетнего мальчика; с тем же энтузиазмом, с которым Ушастый когда-то предавался искусству яйцепинания, он взялся теперь за опасные велосипедные трюки. Вскоре он уже мог носиться с бешеной скоростью, не держась за руль. Он научился ездить с завязанными глазами и хитрил в данном случае лишь самую малость. Он пробовал использовать руки вместо ног, сидя спиной вперед, с разгона заезжал на бордюр — вот откуда идет воспоминание Бьорк о сыне, который на бешеной скорости кругами носится по дороге, пока не въезжает в стоящую у обочины машину молочника. Бьорк, выбежавшая из дома осмотреть колено сына, быстро сложила два и два, обратив внимание на четырнадцатилетнюю девочку из дома напротив, которая тут же исчезла за углом, бросая таинственные взгляды через плечо. «Глупый мальчишка», — подумала она и улыбнулась, но, когда пришла зима, созерцание катающегося на велосипеде сына, который теперь оттачивал свои трюки на замерзших лужах, так обеспокоило ее, что она однажды предложила ему пригласить девочку из дома напротив на чай.

— Чай! — воскликнул Ушастый испуганно. — А что, если она не любит чай?

Остаток зимы Бьорк постоянно повторяла свое предложение, а Ушастый продолжал уклоняться от него. Потом она изменила стратегию и попыталась при помощи каких-то туманных сентенций исправить ошибочные представления сына о том, что девушек привлекают бесшабашные смельчаки. При помощи метафор, почерпнутых из врачебных романов, она объяснила ему, как мужчины, способные на душевные переживания, могут заставить женщин растаять, что вежливость может цениться больше, чем отвага, и что сердечность важнее самых великих достижений. Но в окна кухни на Нюбоверфтсвай она, к своему великому ужасу, видела, что отнюдь не все разделяют ее взгляды на бесшабашных смельчаков.

— Так-то всякий может, — говорила Марианна Квист, когда Ушастый выделывал сумасшедшие круги на велосипеде, затем более доброжелательно и с какой-то чувственной интонацией добавляла:

— А я знаю одного мальчика, который умеет ездить стоя на руле.

Он тут же залезал на руль и въезжал в ближайшую изгородь — а смеющаяся фигурка исчезала в конце улицы.

— Жульничество! — кричала она, когда он завязывал шарфом глаза. — Ты подглядываешь!

Когда Марианна Квист впервые подошла к нему, чтобы правильно завязать шарф, Ушастый почувствовал, что в животе у него заурчало, затем ему стало страшно, когда он, ничего не видя, сел на велосипед и поехал по улице, виляя из стороны в сторону. Первые десять метров все было хорошо, но потом он услышал шум машины.

— Держись правее! — крикнула Марианна, — и он резко повернул налево. В результате бесстрашный велосипедист в тот день чуть было не стал новой фигуркой на радиаторе машины слесаря, возвращавшегося домой.

— Цыганята! — закричал слесарь, опустив окно. — В Дании с завязанными глазами по дорогам не ездят!

После этого случая Бьорк решила взять дело в свои руки. На следующий день она заговорила на улице с соседкой, пригласила ее на чай и попросила обязательно взять с собой дочь. Приглашение отчасти объяснялось и тем, что в Дании Бьорк чувствовала себя одинокой. Чувство это не было для нее новым, но в Дании ей было тяжелее из-за языкового барьера — люди, стоило ей открыть рот, начинали смотреть на нее настороженно. Соседка, напротив, казалась доброжелательной, вот Бьорк и решила пригласить ее, Аскиль-то почти никогда не приглашал домой гостей. Она не предупредила сына, чтобы он не волновался, и поэтому, когда его на следующий день позвали в гостиную, чтобы поздороваться с гостями, он лишился дара речи. Четырнадцатилетняя девочка сидела, надув губки, рядом с мамой на диване и даже не удостоила его взглядом, да и Бьорк чувствовала какую-то неловкость и вскоре начала рассказывать истории о волшебном Нурланне.

В течение всего рассказа Бьорк Марианна демонстративно зевала и оживилась только тогда, когда час спустя Бьорк предложила Ушастому показать гостье свою комнату. Когда они оказались у него, то Марианна спросила с неуловимой иронией в голосе, что же они делают в Дании, если Норвегия так прекрасна, как говорит Бьорк. Потом она попросила молока к чаю и, когда Ушастый отправился на кухню, принялась перебирать его вещи. Сначала она нашла старую подзорную трубу на подоконнике и с беспокойством стала рассматривать свою собственную комнату при дневном свете. У нее возникло страшное подозрение, что все ее тайны раскрыты, но, когда Ушастый вернулся с молоком, она лишь сказала: «И пожалуйста, сахар, будь так добр», — и продолжила свои изыскания. Заглянула под кровать, где не нашла ничего, кроме клочьев пыли. Открыла шкаф, в котором не нашла ничего достойного внимания, а потом выдвинула ящик стоящей у кровати тумбочки и вытащила оттуда некий белый предмет одежды, и тут в дверях показался Ушастый с сахарницей.

— Что! — закричала она, уставившись на свою добычу. — Это мамины трусы! Что они здесь делают?

Ушастый от испуга выронил сахарницу, секунду спустя девочка, всем своим видом выражая безграничное презрение, пробежала мимо него. Еще более надувшись, чем прежде, она уселась рядом с матерью на диван и не произнесла ни слова, пока не пришло время прощаться.

Когда гости ушли, у Бьорк осталось ощущение, что визит не очень удался, к тому же она никак не могла понять, что сын нашел в этой капризной девчонке. Что касается Ушастого, то у него осталось ощущение, что произошла катастрофа, и вечером он увидел, что занавески в комнате Марианны задернуты. Он получше настроил подзорную трубу, но вынужден был довольствоваться лишь причудливой игрой теней на светлых занавесках.

В последующее время Ушастый все более и более бледнел. Бьорк даже стала немного скучать по его безумным велосипедным трюкам, да и Аскиль заметил, что у парнишки какой-то отсутствующий, апатичный вид. Но вот несколько недель спустя на улице Ушастого остановила Марианна Квист. Не глядя на него, она протянула ему записку и, не двигаясь с места, ожидала его ответа. В письме было лишь семь слов: «Ты что, действительно думал, что они мои?» — и Ушастый набрался смелости и выложил все свои тайные сведения: она, дескать, любит, когда ей чешут спину, репетирует одну определенную улыбку перед зеркалом, а больше всего ей нравится зеленый медвежонок.