– Я не с островов. Нет.

– Ну, хорошо, Шустрый, тогда поговорим о выгоде. То есть, я поговорю и покажу, а вы послушаете и посмотрите. Вот, например, бумага с красивым гербом, видите? Что тут написано?

– Я не умею читать.

– Умеете, но только на своем наречии. Я вам переведу, не беспокойтесь. А написано тут, что вы, как солдат армии противника, подлежите строжайшему учету. Цензусу.

Шустрый искоса посмотрел на красивую бумагу с гербом, печаткой, ровным шрифтом – и слегка струхнул.

– Что же из этого следует? – спросил он.

– Согласно высочайшему указу, пленные, по прохождении учета, распределяются по волостям, вот список волостей. Как видите, нашего региона в списке нет. Не ищите – нет. Далее. В волостях этих у солдат армии противника есть выбор. Они могут участвовать в восстановительных работах. Либо заниматься своим ремеслом, отмечаясь еженедельно в полицейском участке. Третий вариант – они могут добровольно принять новую веру и присягнуть на подданство государю нашему.

Как все сложно и противно, подумал Шустрый. Везде эта бюрократия. Отмечайся, присягай, подписывай. Проходимцы во власти, одни проходимцы. Гильотины на них нет.

– У меня есть права, – сказал он более или менее автоматически. Фразу эту он помнил с детства.

Сынок засмеялся. И сказал:

– Сленг двадцатилетней давности. У нас не принято пока что. Вы находитесь на нелегальном положении, господин Шустрый. Поэтому никаких прав у вас не может быть даже в теории. Вы не участвуете в восстановительных работах, не отмечаетесь в полиции, и находитесь в регионе, в котором находится вам не положено. Вы подлежите немедленному аресту и переправке в регион распределения. Полиция прибудет, если нужно, сегодня к вечеру. Вы меня понимаете? Все ваши соотечественники и другие члены тиранической шайки давно учтены и распределены. Вас в первую очередь будут рассматривать как лазутчика, провокатора, поджигателя – я имею в виду, что до распределения вас могут и не довезти. Попадется полицейский, у которого старые счеты с вашим людом, разоренная деревня, погибшие близкие – и пристрелят вас по дороге, и закопают где-нибудь у обочины. Креста даже не поставят сверху.

– Блядский бордель, – сказал Шустрый.

– Согласен, но – такова жизнь, не так ли! Я вам не враг, господин Шустрый. И мне бы в голову не пришло вас стеснять, если бы не чрезвычайные обстоятельства. Не убудет с вас, и с Полянки вашей тоже не убудет! Вот пятнадцать денариев, вот бумага, вот перо. Подписывайте, господин Шустрый! Либо подписываете, либо ждите вечером жандармов.

Кошмар, подумал Шустрый. Самое плохое – посоветоваться не с кем! Все кругом либо тупые, либо ничего не знают, либо враждебно настроены. Есть Пацан, но от него толку мало. Можно посоветоваться с Ресторатором – северо-восточные соседи – люди ушлые, практичные. Но до Ресторатора надо сперва доехать. А тем временем сюда прибудут … да, жандармы … И неизвестно ведь, что посоветует Ресторатор. Который, между прочим, тоже боится полиции, а в каком он сам тут статусе – кто ж его знает.

– А что если я вызову вас на дуэль? – предложил он.

Сынок снова засмеялся. И сказал:

– Ну какая дуэль, господин Шустрый. Вы ведь не дворянин? А на дуэлях дерутся лишь с равными.

– Бывают исключения.

– Бывают, согласен. Что вы предпочитаете, шпагу или пистолет?

Со шпагами Шустрый не имел дела никогда, и знал при этом, что Сынок душегубству с помощью этого инструмента обучен с детства – все они, люди нежного происхождения, этому обучаются.

– Пистолет, – сказал он.

Сынок улыбнулся радужно, открыл ящик стола, и выволок оттуда пистолет работы необыкновенной, с красивой узорчатой ручкой. Шустрый поднялся со стула.

– Не беспокойтесь, – сказал Сынок. – Ничего страшного. Хочу вам кое-что продемонстрировать.

В руке у него появился кожаный мешочек с порохом. Порох посыпался в воронку, за ним последовала пуля, и несколькими движениями шомпола Сынок завершил приготовления. Всякий профессионал сразу узнает другого профессионала. Шустрый, следя за действиями Сынка, не увидел ни одного лишнего движения. Так сам Шустрый работал – рубанком, пилой, молотком. И кухонным ножом.

– Видите вон на той полке – сувенир от северо-восточных соседей? – спросил Сынок.

Шустрый пригляделся – шагов за двадцать, противоположная стена горницы. Действительно, полка, а на ней фаянсовая фигурка какой-то, черт ее знает, экзотической плясуньи.

– Маман любит очень, – объяснил Сынок. – Остатки сословных предрассудков.

Шустрый не понял, что такое сословные предрассудки.

Сынок взвел курок и выстрелил почти не целясь. Шустрый вздрогнул. Пуля разнесла фигурку в мелкую пыль.

– Вот такая будет у нас с вами дуэль, господин Шустрый, – предупредил Сынок. – Вы ведь и пистолет-то в руках не держали никогда, все больше мушкетом да штыком орудовали, не так ли.

– Хмм … – сказал Шустрый. – А что если я вас прямо здесь задушу, вот просто так?

Сынок улыбнулся Шустрому, как ребенку.

– Попробуйте.

Шустрый снова поднялся. Сынок не двинулся с места. Шустрый подошел к Сынку, делая вид, что расслаблен и развязен – так подходили его соплеменники-южане к негодяям, прикидывая, куда и как их бить. Шустрый был крепкий парень, драк не искал, но сам от драки не бегал, знал, что к чему в этом деле. Он сделал обманное движение и свалил Сынка правым ударом в ухо. То есть, он думал, что валит. На самом деле Сынок удар молниеносно блокировал, схватил Шустрого за горло, рванул на себя, и что-то такое с ним произвел, противоестественное – Шустрый и мигнуть не успел, как обнаружил, что согнут пополам, морда прижата к письменному столу, а правая рука завернута за спину. Вертлявый легкомысленный Сынок, оказалось, был ловок и обладал немалою силой.