Вскоре вернулся и сам молодой барин, пошел в спальню, осмотрел ногу Ивушки, поговорил с Лекарем, выругался страшными словами с досады, выпил коньяку, и велел приготовить себе ванну.

Мышка, хлопоча возле ванны, спросила молодого барина фальшивым голосом, вставив два басурманских слова, что его так основательно заботит. Сынок посмотрел на нее подозрительно, выпил залпом рюмку коньяку и сказал:

– Это не ты ли, сволочь жопатая, Ивушку с лестницы свергла?

– А чего я, чего сразу я, – запротестовала Мышка. – Ходит расфуфыренная, а я за ней следи. Где же это видано, матушки-присвечницы, где только у некоторых баб берется такое надмение и свирепость по относилости к их же содомницам…

Сынок сообразил, что содомницы отношение имеют больше к дому, чем к Содому, но в подозрениях своих утвердился, и хрястнул Мышку по шее. Не очень, правда, сильно. Она навострилась было реветь и причитать, но он сказал, что еще один звук, и он ей ноженьки узлом завяжет и собственные сиськи грызть заставит. Мышка примолкла.

– Придется тебе теперь в столицы ехать, фемина пучеглазая, – сказал он. – Свет программы вышел из строя, ну так вот тобою и заменим. Хотел я тебя поберечь для дальнейших утех, да видно не судьба.

Мышка по поводу света программы поняла плохо, но сообразила, что такая поездка дорого ей обойдется в смысле социального статуса, она ведь, как ни крути, любовница барина, а не актриса какая-нибудь сраная, и выложила главный свой козырь:

– Уж прости, барин-батюшка, уж не гони меня от себя теперь, ибо не ко времени меня теперь гнать.

– Кто тебя гонит … А? Чего?

– Будет у нас с тобою, барин, ребеночек.

– Какой ребеночек, что ты мелешь … – начал было Сынок, но менее уверенно. – Ты в положении, что ли?

– Я в самом несчастном положении, – заверила его Мышка. – Положение мое из рук на пол. Согрешила я с тобою, потому на все воля барская, указ величественный. Взял ты меня невинную девицу, поизмывался надо мною беспочвенной во славу свою лютую, и вот изволь примириться теперь с долюшкой, из такого твоего поведения нисходящей.

Прикинул Сынок – отъезд через неделю, да недели три на путешествие, да на обустройство и обучение, а дура эта занеможет, потом начнутся рвоты, а после и пузо отрастет. Может и не его забота, но все-таки. Да и дитя ведь не какое-нибудь, а барское, носит в себе Мышка. Много детенышей приживают баре с крепостными, и не то, чтобы зазорно это было – но все-таки живут бастарды при усадьбе, растут при усадьбе, не то, чтоб свои, а всё ж родная кровь – и растят их бережно. А не отправляют в столицы, где времени растить бережно у Мышки не будет. Также, бастардов определяют в более далекие деревни, но у Сынка с Барыней таковых во владениях не числилось – чай не столбовые дворяне, а так, военщина недавняя вперемешку с черт-те чем. С театром и блядством.

По примеру разгромленного тирана, слушавшего всякое утро письма, пребывая по горло в воде, сынок принял ванну, оделся в домашнее, и послал казачка-отрока за Шустрым, который как раз собирался к завтрашнему отбытию в губернский город. Пацана рядом не было, но казачок, друживший, как все подростки, с Пацаном, знал несколько слов на наречии Шустрого, и сумел ему объяснить, что молодой барин желает и соизволяет его, Шустрого, видеть непременно.

– Что ему от меня нужно? – спросил Шустрый.

Этого казачок не знал.

Шустрый поцеловал спящую Малышку, подмигнул Полянке, и пошел с казачком.

Сынок принял Шустрого в горнице, предложил присесть, а потом сигару – Шустрый от сигары отказался, и сказал:

– Я виноват пред вами, господин Шустрый. Намедни я поступил опрометчиво, по капризу, и приношу вам извинения. Вот новая бумага, вот и печать. Расторгнем нашу сделку. Время сейчас не такое, чтобы сделки заключать. Идет война, государство наше нищает. Мне нынче нужны все женщины, в моих владениях состоящие. Благоволите, господин Шустрый.

– Даже не думайте, – возразил Шустрый. – Я ее у вас купил, документ, это подтверждающий, у меня есть, и продавать ее обратно мне нет выгоды.

– Есть выгода.

– Нет, сударь, нет выгоды.

– Есть, уверяю вас.

– Вам, сударь, нужны актрисы – я знаю. Купите у соседей, за ту же цену. Полянку оставьте в покое. Нижайше прошу.

– Нет времени разбираться мне сейчас с соседями. Вам не о чем беспокоиться, господин Шустрый. Содержать ее будут очень хорошо, кормить досыта, одевать в лучшее. А через год-другой она вернется, и вы снова ее у меня купите, и даже сможете эмансипировать.

Шустрый не понял, что значит эмансипировать, но это не имело значения.

– Нет, – сказал он.

– Не беспокойтесь также и о Малышке, – сказал Сынок. – У нас две бабы только что родили – вам известно, конечно же. Так что недостатка в кормилицах нет. Более того. В знак благодарности за ваше содействие я напишу вам дарственную, и Малышка будет ваша. Даром, господин Шустрый. Если хотите, и Пацана включим.

– Нет, – сказал Шустрый.

– Ну, вы заладили! Нет да нет. Откуда в вас такое упрямство? Вы ведь не с островов.