Визгливо кричали чайки. По левому борту чувствовались скалы. Ветер развевал шарф, норовил забраться под плотную кожаную куртку на меху. Но эмиссару Общества было хорошо и спокойно…

– Косподин Константин, – картавый боцман в который раз подошел к слепому начальнику. – Буря скоро! Смоет.

– Господин, а не косподин, Элло, – сердито стукнул тростью юноша. – Я почувствую, когда придет пора.

В последние месяцы его стали раздражать простые люди с их мелкими заботами. Зато притягивала власть. Ему доверял опасные задания сам магистр, и это будило гордость.

Он поднял воротник, вслушиваясь в гул океана, ворчание двигателя, молчаливую медитацию мальчишек на соседнем корабле. Очередной порыв ветра принес слишком много брызг, пожалуй, на носу становилось опасно. Элло твердил об острых скалах впереди…

Костя ушел в свою каюту, ничуть не страдая от морской болезни, заказал ужин, сытно поел и уснул, пристегнув себя к койке ремнем.

Шторм бушевал двое суток – почти всю дорогу. А на рассвете третьего дня в порт пришел только один корабль. Парусник с маленькими пассажирами упокоился на океанском дне.

Именно тогда юноша очнулся, целую неделю размышлял о погибших детях, о своей роли, вспоминал Аню. Он закрылся в номере гостиницы, послал подальше капитана и людей Общества, предлагавших начать все заново, – мол, беспризорники что? – расходный материал.

Но он вернулся. Выбрал десяток самых сильных, самых даровитых рукотворных химер. Отдал приказ и заявился в особняк к магистру. Охрана не посмела остановить Безглазого, пропустила в кабинет.

Орэф словно ждал мятежника, вышел к нему в алом домашнем халате, приветственно распахнул руки, позволяя разрядить в грудь обойму пистолета, спокойно принял на себя ментальный удар, способный расправиться с небольшим отрядом. И рассмеялся.

Пули пролетели насквозь, оставив на алом шелке аккуратные дыры. Химеры, корчась, попадали на пол. А Константин согнулся от боли.

– Все вы однажды приходите ко мне, – почти ласково говорил магистр.

Вечерний свет золотил корешки книг в высоких шкафах, где-то далеко прогудел судовой колокол, за окном переговаривалась стража, за высокими стенами шумел многоголосый рынок… Восприятие мира – цветов, звуков – усилилось десятикратно. Казалось, череп юноши сейчас разорвется от напряжения и поступающих гигантских объемов информации. Константин через силу поднялся с белого ковра, заставил себя выпрямиться. Негоже императорскому инспектору корчиться перед властолюбивым убийцей.

– Ты не меня пришел убивать, а себя, мой друг, – веселился Орэф. – Свое тщеславие, алчность, глупость.

Он потрогал дырки на халате, шаркая тапками, прошелся до стены с ярким гобеленом, изучил отверстия в нем.

– Хорошую вещь испортил, между прочим, – посетовал он. – Ты поздно вспомнил про жалость. И все-таки вспомнил.

– Что ты за чудовище? – Костя хотел уйти и не мог. Фигура магистра, как в день их знакомства, сияла ярче степного пожара, ярче тысяч фейерверков. И этот свет, эта жгучая энергия лишала воли, парализовала. – Что ты сделал со мной?

– Ты сам сделал. – Орэф отвечал спокойно, будто собеседник минуту назад не пытался его убить. – Ты отказался от своей клятвы. Зато я воплощаю в жизнь свою. Я не человек, Константин. Я создан древней цивилизацией, отправившейся к звездам.

Сотни лет я провел в запечатанной капсуле, пока не сработал установленный на ней таймер. Двадцать лет я странствовал из мира в мир, изучал людей, пока не понял: я должен прожить хотя бы одну жизнь, испытать ваши чувства, мыслить, как вы.

Я воплотился в человека, работал, общался, создал семью. У меня даже дочь была, Гелика. Я прожил земную жизнь – долгую и безрадостную, видел смерти и войны. Человеком быть слишком больно и трудно. И понял, что без возвращения моих создателей вы обречены.

Это моя третья попытка вернуть их на Землю. И, как вижу, не последняя. Мне нужны энергии, которые ваш мир не способен мне дать. Мне нужны человеческие оболочки, достойные принять моих повелителей. И я не одинок. Нас много, Костя. Ты способный, идем со мной, и ты получишь в свое распоряжение целый мир. Может, даже не один.

Константин тогда не нашел в себе сил отказать, слишком велика была власть существа. Что-то в душе даже обрадовалось предложению. Как легко подчиняться, перекладывать вину на других, «просто исполнять приказ», ни за что не отвечая! Но едва молодой человек выбрался наружу, как отыскал давно припрятанную установку ретросдвига и сбежал из этого мира.

Словно расплачиваясь за содеянное, он попал в вонючий бункер радиоактивного мира в тело Лансемаса одиннадцати с половиной лет от роду. Там, во мраке подземелий, он потерял свое Я, слился с чужим сознанием. Но обреченный ребенок оказался куда добрее ожесточившегося слепого карьериста. Он научил его прощать, в том числе и завравшегося инспектора Константина…

– Посочувствовать тебе не смогу, – выслушал его исповедь Роберт. – Осудить тоже, сам не рождественский подарок. Но и самоедством заниматься не позволю. Марш отсыпаться. Завтра загружу работой так, что думать некогда станет.