Дмитрий покачал головой и тоже взял сигарету. Ника поймала себя на том, что вот они уже сидят в кухне, покуривают после завтрака, и выглядит это так, словно они делают это уже давно — настолько все естественно и без малейшей напряженности. И пусть все это похоже на сказку, но кто сказал, что она, Ника, не заслужила ее? Почему бы ей не поверить этому мужчине, не побыть счастливой хотя бы какое-то время, если уж нельзя загадывать надолго вперед? Внезапно в голове начали мелькать строчки, и через пару минут Ника вдруг, прикрыв глаза, почти шепотом продекламировала:

Рощин удивленно смотрел на нее, замерев с догорающей сигаретой в пальцах. Ника же чувствовала, что это не все, что слова льются рекой, что ей необходимо их проговорить вслух, чтобы не захлебнуться чувствами и эмоциями. И она продолжила, откинувшись на спинку стула и не открывая глаз:

Когда она умолкла, в кухне повисла такая тишина, что тиканье часов показалось слишком громким, почти неприличным — как крик в консерватории. Дмитрий встал, на цыпочках переместился к Нике и, взяв ее руки в свои, прошептал:

— Какая же ты умница…

Ника открыла глаза и смущенно улыбнулась:

— У меня иногда такое бывает, но редко… самое странное, что я потом не помню ни строки.

— Жаль… очень хорошие стихи, хоть я в этом и не особенно разбираюсь.

— А если не разбираешься, то с чего взял, что они хорошие? — улыбнулась она.

— По-моему, хорошие стихи — это когда они в душу стучатся, а не в голову.

— Интересное определение… Знаешь, а я согласна: у меня тоже так. Или я прочувствовала стихотворение — и тогда оно мне близко и понятно, или нет — и тогда это просто набор слов, даже, возможно, и от талантливого поэта. Но я, к счастью, не поэт, поэтому…

— Я буду записывать за тобой, — чмокнув ее в макушку, сообщил Рощин, — нечего пропадать хорошим стихам. А сейчас… мне домой бы съездить.

Ника вздрогнула. Ей почему-то показалось невыносимым остаться в квартире одной — как будто мир опустеет. Но она понимала, что нельзя вот так просто взять и привязать к себе взрослого самостоятельного человека, привыкшего к определенному укладу жизни и имеющего свои планы. В которые, кстати сказать, она могла и не вписываться, и в этом ничего ужасного нет. Дмитрий, очевидно, уловил перемену в ее настроении:

— Если не возражаешь, я вернусь часам к восьми. Если, конечно, ты хочешь, чтобы я вернулся.

— А чего хочешь ты? — требовательно глядя ему в глаза, спросила Ника.

— А я не хочу уходить, — просто сказал Рощин, — но у меня есть некие обязательства. Но я обязательно вернусь вечером.

— Конечно… ты извини, что я спросила…

— Не надо извиняться. Я никаких секретов не делаю из своих планов — мне нужно навестить маму, купить ей продукты и поставить капельницу, только и всего. И в следующий раз я непременно приглашу тебя поехать со мной. В следующий — потому что мама не совсем здорова и будет чувствовать себя неловко, принимая мою девушку, не встав с постели.

У Стаховой внутри все затопило чем-то теплым. Дмитрий считал ее своей девушкой, строил какие-то планы, и от этого все, что произошло, казалось еще более сказочным. Ей никогда прежде не приходилось знакомиться с чьей-то мамой — с Гавриленко им просто не хватило времени, а Артем Масленников вообще не считал, что их отношения обязывают его к подобному знакомству. С Рощиным же все шло совершенно не так, как привыкла Ника. Она пыталась уловить хоть намек на фальшь — слишком уж идеально он вел себя, говорил те слова, которые хотела бы слышать любая девушка, вообще казался несуществующим. Но нет — ни в словах, ни в интонациях, ни во взглядах Дмитрия не было ничего такого, что могло бы позволить Нике усомниться. «Да и физиологию невозможно имитировать — мужчине, во всяком случае», — хихикнула она про себя и встала:

— Тогда пойдем, я провожу тебя, заодно в магазин зайду и вообще… проветрюсь.

— Ну, пойдем, — улыбнулся Рощин и пошел одеваться.

Она выходила из супермаркета, едва волоча три огромных пакета, набитых продуктами и разной хозяйственной мелочью, когда в кармане ветровки зазвонил телефон.