Шрифт:
Глубинный смысл этих слов мне понять не дано, но «Старик» для меня – самое страстное, самое совершенное произведение Юрия.
Осенью Ю. В. поехал на два месяца в Америку по приглашению издательств и университетов. Но сначала в Данию. Попросил сообщить телеграммой в Копенгаген счет футбольного матча между «Спартаком» и еще какой-то командой. Я легко пообещала. Не знала, какой мукой обернутся для меня эти два месяца.
АМЕРИКАНСКИЙ ДНЕВНИК
26 окт. 77
Лоуренс. Канзас-Сити (штат Канзас).
Канзас-Сити делится на два города – один в штате Миссури, другой в штате Канзас.
Уже одиннадцатый день, как я уехал из Москвы. Пять дней провел в Копенгагене. Напряженнейшие дни. Вспомню: прилетел в Копенгаген 16-го в субботу (или пятницу?). На другой день с 10 утра до 5 вечера в помещении издательства «Fremad» я давал интервью корреспондентам. Их было человек шесть: одна девушка из объединения, которое представляет около 20 газет, корреспондент из компании «Land og Folk», от двух крупнейших: «Berlingske Tidende» от «Politiken», от «Aktuelt» и от радио.
От радио – известный русист Оле Вестерхольт. Его жена – из России, Соня Вестерхольт. Вечером Соня повела меня смотреть город. Оле остался дома с ребенком. Мы пошли в Христианию – «город в городе», место сборищ всяческих бродяг, хиппи, наркоманов и просто криминальных типов.
Это – огороженный стеной кусок города с домами, предназначенными на слом.
Там живут несколько сот человек. Это особая «республика» в Копенгагене. Собаки бегают, пустыри, бараки каменные... Обыкновенный наш «рабочий поселок» вроде Троицка. [239] Было темно и неуютно. Какие-то люди слонялись. Зашли в бар. При еле мерцающей лампе сидели, полулежали и просто лежали (спали? грезили?) люди, в основном молодые... Много пьяных... Две или три девушки... Мы сели и взяли у стойки пива. Рядом со мной сидел длинноволосый, черный и смуглый парень, сосал трубку и смотрел на меня долго и пристально, стараясь понять, кто я. Потом спросил: «What country are you from?» [240] Я осторожно: «From Russia». [241]
Он представился:
– Я – индеец из Канады.
Потом предложил мне свою трубку. По-видимому – наркотик. В баре сильно пахло гашишем: сладкий, одуряющий запах. Помню запах в монгольском дацане: горящих свечек из травы «гуч».
Прием в Союзе писателей Дании.
Председатель в отсутствии. Принимал заместитель – прозаик Иоргенсен. Очень приятный, доброжелательный. Прочитал мою книгу – «Другую жизнь», много говорил о ней. Искренне понравилась! «Читал как будто датскую книгу... Начал без энтузиазма, но потом не мог оторваться».
Рассказывал, что весной в Италии будет съезд литераторов Европы – не союз, а свободное объединение «без руководства».
На приеме-ланче присутствовали еще три писателя, мой издатель Лангкьер и Кьель Бьернагер, русист, автор книги «Портрет десятилетия».
Е. Л. – скрытый русский, скрытый еврей, какая-то бабка согрешила с царем Александром II, и наконец: «А вы не замечаете у меня в глазах что-то романовское?»
И – смотрит странно...
Перелет в США тяжел. В самолете я не спал, читал Эткинда. [242] Восемь часов. Прилетел в аэропорт Кеннеди. Шел в толпе одним из последних, так как сидел на заднем ряду. Человек в шляпе, с красным шкиперским лицом – именно такими изображают работников ФБР, – представитель Госдепа, громко, бесперебойно восклицал, стоя у прохода:
– Jury Trifonov! Jury Trifonov!
Я издали поднял руку. Он обрадованно подскочил ко мне.
Представился. Затем он стремительно потащил меня в обход всех очередей и застав, лишь показывая свою книжечку... Он посадил меня на самолет компании TWA, через час отлетавший в Канзас-Сити.
Фима спасал меня. Его книгу в 500 страниц я мусолил весь день. Через час пятьдесят минут – уже темным вечером – спустились на землю. Огни, все встают... Голос по радио что-то говорит, и я различаю слова «Чикаго... Чикаго...» Ужас: а вдруг перепутал представитель Госдепа или я?
Оказывается, все в порядке: Чикаго – промежуточная станция. Стоим час. Я вышел на аэровокзал, погулял в толпе, посмотрел телевизор. Через час полетели дальше и еще через час с половиной сели в К. С. [243]
Джерри [244] встречает меня в толпе. Я еле волочу ноги, но бодрюсь. Эткинда дочитал. Спасибо ему. В К. С. – духота. Жаркий вечер. Днем было 25, сейчас около 20 градусов. Джерри усаживает меня в кафе, разговариваем, смеемся... Я чувствую: отхожу... И еще чувствую, что уже скучаю. Пью джус... Идем за чемоданом, садимся в машину.
11 ноября. Лоренс
Завтра улетаю в Лос-Анджелес. Вчера была последняя, седьмая лекция: рассказывал о себе, отвечал на вопросы. Конец был приятный, благодарили, аплодировали. Иногда из Лоренса выезжал в соседние города, в столицу штата – Тапико и в Канзас-Сити. Поражает безлюдье городов. На улицах одни машины. Громадные американские машины.
Поздним вечером Канзас-Сити – вымерший город. Сияют рекламы. Пустые улицы. На злачной 12-й авеню тоже мало людей, какие-то подозрительные парни, белые, черные... Открыты двери баров, борделей, ночных секс-кинотеатров. В абсолютно пустом книжном магазине хозяин, старый еврей, сидит, ярко освещенный. Возле порножурналов зевают одинокие ночные бродяги, листают, смотрят, ничего не покупают... Тоска жить в таком городе. Главное – он как пустыня. Может быть, обманчивое представление?
Г. В. – библиотекарь на отделении славистики.
В. Л. – ее отец. Старик 86 лет, бывший артиллерист, капитан Деникинской армии.
Без конца рассказывает, вспоминает. Два вечера был у них дома – он два вечера, не умолкая, по три часа рассказывал: о первой мировой, о Дальнем Востоке, о гражданской, о Галлиполи, Югославии...
Маленький, улыбающийся, с остановившимся дружелюбным, исстрадавшимся взором. Говорит по-русски очень хорошо, без всякого акцента. Почти не слышит. О себе говорит так: «Теперь, когда я в пожилом возрасте...», «Теперь, когда я уже немолод...» Ему 86.
Он изучает английский язык. То есть – хочет жить!
«Когда я уходил на пароходе в Турцию, я знал, что больше Россию не увижу...»
«Да разве они могли победить? (о белых) Я сразу понял: нет! Самое главное они не сделали: не дали земли крестьянину... Если бы сразу разделили землю, не было бы революции... И потом – грабежи, насилия...»
«Еще одна, военная причина: Деникин должен был объявить мобилизацию!»
В. Л. служил в сибирских войсках. Они прибыли на защиту Варшавы.
239
Город под Москвой, недалеко от дачного поселка, где жил Юра.
240
Из какой вы страны?
241
Я из России.
242
Ефим Эткинд – известный литературовед.
243
Канзас-Сити.
244
Д. Майклеон – профессор университета штата Канзас.
Как всегда, Ю. В. интересны старики. Они – хранители памяти.
17 ноября
Пять дней уже в Калифорнии.
Здесь жарко. Пальмы. Океан. Вдоль побережья – сплошной город. Испанские названия: Лагойя, Сан-Клименте, Сан-Диего...
Меня встретила на аэродроме госпожа Helen Weil, по происхождению русская. Она руководитель славянской (русской) кафедры университета Ирвайн (университет Калифорнии).
На другой день – в Сан-Клименте у Гали. [245] Разговоры с Helen, Галей и Леней М. об эмиграции, русских, евреях... Поселки растут как грибы. Все дома – замечательно удобные и красивые. В каждой семье по 2–3 машины. Это необходимость.
14-го ездили с Еленой в Сан-Диего. Это вблизи мексиканской границы. Красивейшие города по дороге – Лагойя, старые испанские здания...
В Сан-Диего океанариум с дрессированными дельфинами и замечательный зоопарк. Американцы – как дети. Любознательные, веселые, всему удивляются...
Вчера самолетом полетели в Лас-Вегас вместе с мужем Елены – паркетчиком Биллом. Красивое животное. На несколько лет моложе Елены. И – чета Гаррисонов. Милейшие люди! Он – потомок англичан, богач, фермер, промышленник, 70 лет. Она – еврейка, психолог, философ, веселая хохотушка. Множество детей и внуков.
Самолетом в Лас-Вегас – 40 минут. Уже в аэропорту – автоматы для игры, однорукие бандиты.
Туннель для пассажиров обит велюровой красной материей – сразу возникает томное возбуждение – кровь, игра, любовь...
Гостиница «Жокей-клуб». При въезде полиция спрашивает удостоверение клуба. Гаррисон показывает. Шикарные номера-квартиры. Из окна – вид на вечерний Лас-Вегас, переливающийся огнями.
(Когда подлетали – из черноты пустыни вдруг возник слиток сияющего золота. Это – пустыня. Другой штат, Невада.)
Сразу играть, потом поехали ужинать в казино-ресторан «Сахара». Ресторан – один из лучших в мире. Но интересно другое.
Набивая цену компании, Елена представила меня как известного русского писателя – «один из двух лучших русских писателей». Метрдотель и официанты, похожие на достопочтенных джентльменов, здоровались со мной почтительно за руку, но и себя подавали с достоинством.
Один официант, узнав, что я русский, подошел и рассказал историю: он норвежец и в годы войны наблюдал, как немцы издевались над русскими военнопленными.
Рассказывал долго, и все сидевшие вокруг стола во главе с миллионером терпеливо и любезно слушали.
Билл заказал французский салат и попросил официанта, чтобы он приготовил его при нас. Тот принялся за дело с превеликим удовольствием. С любовью.
Билл – паркетчик. Так же, с любовью, показывал мне в мастерской, как он делает паркет. Здесь нет мелких, непрестижных профессий.
Официант и паркетчик не менее значительны, чем писатель. Мера всему – деньги. Гаррисон сказал: «Все это мидлкласс». [246]
В 12 часов началось шоу «Аллилуйя, Голливуд!» в громадном казино MGM (Метро Голдвин-Мейер). Знаменитый лев был показан: его прикатили на площадке. Он старик, зевал...
Шоу поражает богатством, красками, многолюдьем. Юмора и интереса немного. Для мидлкласса. В громадном зале, устроенном горкой, сидели за столиками, наверное, 1000 человек. Слон, голые девки... История Голливуда.
В половине третьего закончилось.
Поражает: огромное число гигантских игорных домов. Тысячи людей, сотни столов, автоматов, рулеток, колес... В толпе расхаживают полицейские с пистолетами наготове. Девушки в колготках ходят с разменной монетой для автоматов.
Фотографировать нельзя. Запах порока, судьбы, рока...
Проститутки, торговцы марихуаной и героином действуют открыто.
Проститутки дают объявления в журналах и газетах Лас-Вегаса. Можно вызвать любую по телефону. Дама приезжает в Л. В. [247] и за неделю зарабатывает 1000 долларов.
Две церкви, где легко происходят разводы и венчания.
«Бурлеск» – полутемный зал, где танцевала на сцене девушка-негритянка. Какой-то мексиканец подошел к сцене и подсматривал снизу. Девушка смеялась.
На выезде из Л. В. в аэропорту плакат: «Аспирин даем бесплатно! Не огорчайтесь!»
245
Московская приятельница Юры.
246
Средний класс (англ.).
247
Лас-Вегас.
Расшифровываю, перепечатываю эти записи, и не покидает мысль: «Может, не обязательно?» Ничего особенного и даже ничего нового, у нас теперь проститутки тоже дают объявления в газетах (это, наверно, плохо), изменилась шкала престижных профессий (это, наверно, хорошо), поездка в Америку перестала быть чем-то из ряда вон выходящим... Но ведь для Юрия из его единственной американской поездки, из этих записей родилась удивительная повесть «Опрокинутый дом» – повесть о заграничных путешествиях, рассказывающая о жизни и судьбе человека в России.
Поэтому продолжаю.
9 января
Позавчера выступал в университете Лос-Анджелеса («UCK-LA»).
Днем – лекция с переводчиком. Много людей, полная аудитория. Много русских: старых и новых. Задавали вопросы, но все какие-то осторожные, как задают больному добрые сочувствующие люди.
Ночевал у Елены. Смотрели кино на «Голливуд-стрит». «Глубокая глотка».
Зал был пустоват. Кончилось в час ночи.
Утром у С. Ф. [248] Рассказ о грабеже чемоданов. ХИАС – бандитизм. Мафия. Главарь – бывший ленинградский боксер. Живет в Мюнхене. С. – полупомешан на этом деле. (Он заплатил 150 тысяч пошлины за 18 чемоданов.) Сейчас его преследуют, не дают работать... Говорит, что голодает... «83-летняя мать...»
Врет! Безумие. Два года ни о чем не может думать.
«Вы поймите, дело не в книгах, не в деньгах...»
Чемоданы унесли очень просто: в день отлета в США пришли рабочие с нашивками ХИАС, погрузили чемоданы и уехали. Через час приехали настоящие рабочие. Он знает всех людей. Полное доказательство. Но – не может обнародовать!
«И этого никто не узнает!» Говорит, что дважды хотели его убить. Боксера он чуть было не застрелил сам. Стукачка С. Л. – заодно с нею.
Все они слегка помешанные.
Вчера лекция в «Ирвайн».
Человек сто. Очень внимательно. Почти два часа. Благодарили. Много вопросов о Солженицыне. Знают и меня: «Дом на набережной».
Стипендия имени Ю. Трифонова.
Пришла Галя со своим женихом – Д. С. Симпатяга. 49 лет, но выглядит на 60.
Спор о цензуре.
248
Инициалы эмигранта из СССР.
Вопрос о цензуре был постоянным вопросом на всех пресс-конференциях, лекциях и встречах с зарубежными читателями. На этот, почти дежурный, вопрос Ю. В. отвечал неожиданное: цензура – это, конечно, плохо, очень плохо, но лично ему она не мешает, потому что помогает оттачивать литературное мастерство. Это было его искреннее убеждение. А еще он любил вспоминать одну историю из прошлого века. Был в России журналист, печатавшийся в подцензурной прессе. Если мне не изменяет память – Кривенко. Но по убеждениям Кривенко был близок к народовольцам, общался с Желябовым, помогал. Как-то Желябов попросил его написать текст для подпольного листка «Народной воли». Дело несложное для профессионального журналиста. Время шло, а текста Кривенко все не приносил. И однажды Желябов на свой вопрос, где заказанный текст, уже времени прошло немало, получил от Кривенко неожиданный ответ – задача оказалась совсем непростой: «Как подумаю о том, что все написать можно, так одни матерные слова только и приходят на ум». Примерно так ответил Кривенко, и примерно так, по-матерному, пишут некоторые нынешние авторы, имеющие возможность писать обо всем без всякой цензуры.
20-го с утра поехали в Диснейленд. Прекрасно! Весело! Изобретательно! Вот это – Америка. «Маленький мир» – впечатляет до слез. «Пираты» – тоже великолепны.
Вечером полетели в Сан-Хозе.
В аэропорту встретил Б. К. из университета Санта-Круз.
Ночная дорога. Приехали к матери Б. К. на ферму. Старушка угощала нас яблочным пирогом и чаем. Ей 82 года. Она еще водит машину, живет на ферме одна. Муж умер. Б. К. привез в багажнике трех петухов. Их надо было оставить у его матери. Мелкий дождь. Впервые за два месяца. Ферма – деревенский громадный деревянный дом.
Еще через час приехали в кампус. Дом К. чем-то похож на большие писательские дачи в Переделкино – внешне. Внутри – поздний викторианский стиль.
К. похож на Твардовского.
Но – пустой внутри.
Жена – русская, из духоборов. Не говорит по-русски ни слова. Трое детей. Собаки Зоя и Наташа.
Утром выступление перед студентами и преподавателями-славистами.
22 ноября
Утром пришли трое русских евреев. Говорили около часу. Все разные. Все взбудораженные, еще не успокоились, не «нашлись». Нервные – кроме одного, – хорохорятся.
А. С. – из Ленинграда.
«Уехал потому, что вопрос стоял о моей жизни». Страшно говорлив. Балетоман, театроман... «Что нового в московских театрах?» Он один, без семьи, мать осталась в Ленинграде.
«Сколько вы мне дадите лет?»
Странно гордится, что моложав. Ему 34. «Некоторые дают мне 25!» Когда сидел у меня один, жаловался, что ужасно тоскует. «Но назад мне пути нет».
Потом пришли Г. и В.
Г. – художник, лет 42, обрит по американской моде, с усами, похож на итальянского гангстера. Этот – способный и устремленный. Читал мои книги, расспрашивал о «Доме».
«Все устроились плохо». «Беда в том, что совсем другой сюжет жизни». «Коммерческого успеха нет ни у кого. NN хотел стать Муром [249] номер два, а может быть, Муром номер один, пока не получается».
В. К. – нервный, тощий, без конца курит. Лицом похож на Зяму Гердта. «Я уехал потому, что Россия для меня полностью изжилась... Я понял, что там ничего не будет нового, все уже было... Я считаю, что мне страшно повезло!» Говорит мрачным, угрюмым тоном.
Нервные заболевания у всех?
Д. Г., который вез меня в Беркли, рассказывал о А. и В., которые у него работают. Ведут какие-то курсы. Ничего утешительного.
С А. контракт, по-видимому, не возобновят (у него на год). Студенты жалуются: он говорит как пулемет, невозможно понять... В. очень скандальный. Кричит, плюется. Ничего не умеет, но огромное самомнение... Контракт с ним тоже не возобновят.
249
Генри Мур – знаменитый английский скульптор.
23 ноября. Беркли
Поселили в старинном деревянном доме. («Профессорский дом».) Обед. Со мной сели К. и молодой Ф. из Москвы. Дамы, говорящие по-русски: «А вы совсем не похожи на ваши портреты!» Не уточняя, сказал: «Слава Богу!»
Разговаривали о Чехове. Все было, как в Москве. Разговор о литературе высокого штиля со множеством цитат.
К. – крупный исследователь Гоголя, Клюева, Есенина.
Дружно возмущались Ахматовой, Цветаевой, которые не любили Чехова.
В 4 часа – беседа. Пришло много преподавателей, профессоров. Пришлось перейти в другое помещение. Старичок Петр Глебович Струве, ему 80. Струве заговорил о Палиевском. Я сказал, что он любит Розанова и товарища Сталина одновременно. Струве, смеясь, согласился.
Вечером обед во французском ресторане. Неожиданное появление некоего Тома Ладди – заведующего архивом кино. Его представили мне, он запричитал: «О, вы очень известный писатель!» Оказывается, он слышал от Михалковых, Андрона и Никиты, что я будто бы лучший писатель в России. Необыкновенный болтун. Занимал нас весь вечер. Знает всех: Ермаша, Ежова, Высоцкого, Любимова...
Мальмстед и Хьюз издают полное собрание Ходасевича. Знатоки! Разговор был очень интересный. Засиделись допоздна.
Встреча с М. Страшно похож на Р. Обед в ресторане на верхнем этаже небоскреба. Вид изумительный из окна.
Некоторая недалекость и самолюбование. Очень похожи! И очень достойные люди.
Поездка к И. С.—Ф.. [250] Часа четыре беседы. Очень понравились друг другу. На другой день тоже. Книги... перекрестил... «Я ведь неверующий!» – «А этого вы знать не можете».
Приехала Елена. Работали с магнитофоном. Учреждена в Ирвайне «стипендия Трифонова». Елена собирается писать биографию, статьи и т. п.
250
Архиепископ Иоанн Сан-Францисский. В то время глава русской зарубежной Церкви в Америке. Произвел на Ю. В. глубокое и сильное впечатление.