Шрифт:
«Пробивали», как всегда, вместе с редактором издательства – Валентиной Кургановой.
Вспоминает Леонид Арамович Теракопян. Он был заместителем главного редактора журнала «Дружба народов» в пору публикации «Дома на набережной». В этой же должности он и ныне.
Наш разговор начался со смешной фразы: «Трифонова мы пасли давно...»
И вот как было дело.
Что-то не складывалось у Ю. В. в «Новом мире», то ли журнал изменился после Твардовского, то ли сам Ю. В. Сговорились, что новую вещь Юра отдаст «Дружбе народов». По популярности этот журнал уже был не ниже «Нового мира», и там работали друзья. Где-то в ноябре 1976 года Юра принес в редакцию повесть под названием «Софийская набережная». Название, провоцирующее на аллюзии (модное в те времена словечко). Софийская набережная – это то, что прямо напротив Кремля. Но анонс повести дали сразу, в ближайшем номере: собираемся, мол, публиковать повесть о Москве и москвичах. Уже перед тем, как засылать в цензуру, автор предложил новое название – «Дом на набережной».
Первым в редакции (еще в ноябре) повесть прочитал Леонид Арамович.
Сомнения, что произошло большое литературное событие, у него не возникло, но сомнения по поводу «прохождения» в цензуре были велики.
«Понял, что это такое. Надо печатать. Бесспорна по качеству. Но вычислялись сложности прохождения».
Прочитал главный редактор – Сергей Алексеевич Баруздин. Тоже оценил высоко. Собрались и стали держать совет. И на совете том пришли вот к какой идейке: грядет очередной съезд партии, [228] все силы брошены на «достойную встречу съезда», цензуре хлопот хватает, и вряд ли она будет с лупой рассматривать журнальный поток.
228
XXV Съезд партии состоялся в феврале 1976 г.
Расчет оправдал себя.
«В цензуре поежились и подписали».
А вот когда напечатали в первом номере, наблюдающие за литературным процессом испытали шок.
Четыре месяца печать хранила гробовое молчание. В мае «Литературка» выдала кисло-сладкую рецензию Н. Кладо – «Прокрустово ложе быта». Снова прикрылись спасительным ярлыком, сделали вид, что не поняли, о чем повесть. Хитроумный редактор «Литературки» хорошо услышал сказанные на съезде партии слова «...о бережном отношении к художникам...».
Самым удивительным, навсегда лишившим многих иллюзий, было поведение собратьев по перу. Я запомнила выступление Дудинцева на обсуждении повести в Доме литераторов. Он говорил о том, что ему не интересно и гадко читать о жизни микроорганизмов на лезвии гильотины, отсекающей великие головы. Красиво сказано! И главное, очень вовремя!
Другие приходили в редакцию и, округлив глаза, вопрошали: «Как вы могли напечатать такую мерзость?!»
В редакции ждали репрессий, но держались как морская пехота.
Итак, писательская братия с поддержкой не выступила.
Нет! Виктор Сергеевич Розов произнес где-то удивительные слова о том, что ощущает и в себе Глебова. Но Виктор Сергеевич фронт прошел...
«Хороший был урок идеалистам, – заключил рассказ о давних событиях Леонид Арамович, – А вообще-то Юре разрешили существовать в качестве примера «широты и многогранности» советской литературы».
Конечно, если уж прозевали, то пусть хоть в качестве «примера» сгодится.
«Дом на набережной» был задуман давно, много лет назад, и повесть уже существовала в воображении Ю. В. Работа над ней напоминала известное роденовское высказывание о лишней материи, которую необходимо убрать, чтобы освободить творение. Я помню, Юра прочел мне главу о военных днях Дома. Глава была очень хорошей, но потом, перечитывая рукопись, я ее не обнаружила. На вопрос, куда она подевалась, Юра ответил, что убрал ее. «Она торчала как гвоздь», – хорошо помню его слова. Она напоминает мне знаменитый квинтет из «Риголетто» – каждый о своем, а вместе – удивительно емкая и трагическая мелодия.
За номером «Дружбы народов» с «Домом на набережной» охотились, номер отдавали в переплет, в редакцию и к автору приходили иностранные корреспонденты, звонили издатели со всего мира.
А настроение у Ю. В. было далеко не радужным. Огромный успех совпал с мучительным душевным кризисом.
Февраль. 1976 г
Фиеста – губительна для писателя. Мысль не моя, а всем известного автора. Да еще привезу с собой список подарков на 30 пунктов. К счастью, переводчица взяла на себя отоваривание. Интересна Эллен фон Сахно, [229] да, пожалуй, почти все критики Германии глубже и тоньше разглядели эту вещь. Сказывается общий «культурный уровень».
229
Немецкий критик-литературовед.
Март
Не нужны сценарии ни для Одессы, ни для Ашхабада. Отработанный пар. Нужно приниматься за новое. За что?
Июль
И. С. видела ее в Дубултах. «Как всегда, каждое появление – премьера». Значит, умеет... Я устал от женщин. От их претензий, от их слепоты, от их беспощадности друг к другу...
Приходил В., принес рассказ и хорошую фразу: «Начинающих писателей не бывает» и по-волчьи осклабился.
Норман Шнейдман. [230] Бывший боксер. Умница. Говорили о «Доме» и о Шоцикасе. [231]
230
Литературовед, славист из Канады.
231
Знаменитый боксер.
У Юры была одна ставящая меня в тупик черта: он почти терял интерес к своим уже опубликованным книгам. Осенью семьдесят шестого он примеривается к тому, что потом стало «Временем и местом».
Появился персонаж – писатель по фамилии Вонифатьев, он жил один в маленькой квартирке на Бульварном кольце.
Сейчас я понимаю, что прообраз Антипова сильно походил характером, жизнью и судьбой на Александра Гладкова. Юра часто вспоминал студенческие годы, свою поездку на Кубань, листал старые записные книжки.