Я вспомнил о перстне-кастете и снова сел.

— Посмотрите на все это с нашей точки зрения, — спокойно сказал Редферн. — Нам наплевать на пудреницу. Она нам не нужна — только осложняет все дело. Я заявлю, что это вы убили девицу Руке, или Бейи, или еще кто-она-там. Наплевать мне на ее имя. И всем остальным тоже. Мне безразлично, кто убил Отиса, она или вы. То же касается и убийства Бретта. И всем это безразлично, кроме вас. Я вас обвиняю в убийстве Веды Руке, а чтобы сэкономить деньги, обвиняю также и в убийстве Отиса и Бретта.

— Вы не можете этого сделать! — завопил я. — Это же преднамеренное убийство, Редферн. Вы же знаете, что я ее не убивал!

— Все в порядке, Джексон. Мне пришлось долго ждать, чтобы вы оказались там, где я так хотел видеть. Вы вели игру осторожно, плутовали и избежали в прошлом многих неприятностей. Но не думаю, что вам удастся избежать их на этот раз. Пудреница исчезла. Бойд говорить не будет. Джо тоже будет молчать. Агент федеральной полиции никогда ничего не скажет, а мы с Саммерсом поделим премию, причитающуюся за вашу поимку, и те двадцать тысяч, которые, как вы утверждаете, Веда взяла у Бретта, тоже. Мы возьмем их себе. Все будут думать, что вы потратили эти деньги. Вам понятны мои рассуждения, Джексон?

— Вы с ума сошли, если считаете, что вам все сойдет с рук, — сказал я, но внутри у меня все оборвалось — эта афера могла у них выгореть.

— Подождите немного, и сами убедитесь, что я прав. Будет суд. Вы можете спорить и доказывать, но этого дела вам не выиграть, а мы с Саммерсом…

Он подал Саммерсу знак головой, дескать, уведи его. А меня с улыбкой напутствовал:

— Прощай, пройдоха!

Вот как все обернулось. Я записал эту правдивую историю с начала до конца, чтобы дать работу мозгам своего адвоката. Он усердно копается в мелочах, но мне не нравятся его глаза. Он упорно расспрашивает меня о прошлом, потому что противная сторона вытащит на свет Божий кучу моих прежних, не совсем чистых дел: историю с шантажом, историю со лжесвидетельствами, истории с женщинами. Адвокат говорит, что без пудреницы мы ничего не сможем доказать, и мне кажется, он не знает, как ему выиграть мое дело.

Теперь осталось недолго. Газеты говорят, что исход суда уже предрешен. Так думает и Редферн. Он говорит, что, когда со мной будет покончено, он уйдет в отставку. Они с Саммерсом купят ферму и будут разводить бройлеров или леггорнов. Забавно, когда полицейские связывают свои надежды с курами…

Кэйзи приходит меня навещать. Последнее время нельзя сказать, что он весел. Полиция взяла Джо под охрану, чтобы Кэйзи не мог до него дотянуться. Но мой друг клянется, что вытащит меня. Не знаю, как он это сделает, и он тоже не знает.

Я продолжаю думать о Веде. Можете улыбаться, но я уверен, она меня любила. Если бы я не сообщил Редферну, что она в Сан-Бернардино, она никогда не сказала бы того, что сказала. Но она сказала. Что ж, теперь слишком поздно. Я вижу ее в каждом сне. Она смеется надо мной. Я слышу ее голос: «Бедный маленький плут! На этот раз тебе не выкрутиться». Это начинает действовать мне на нервы.

Что еще добавить?

Процесс назначен на завтра, и завтра решится моя судьба. А пока думаю еще немного поспать, даже если во сне снова увижу Веду. У меня есть предчувствие, что ей недолго осталось меня беспокоить, но не стоит быть пессимистом. Поживем — увидим!

В теории идея выглядела весьма заманчивой, сулила немалую выгоду, но мне потребовалось лишь четыре месяца, чтобы понять, что «Стрелковая школа Джея Бенсона» на пути к банкротству.

Разумеется, мне следовало прийти к такому выводу гораздо раньше. Прежний владелец, звали его Ник Льюис, намекал, что школа давным-давно прошла свой пик. Конечно, все сооружения порядком обветшали и нуждались хотя бы в покраске. С другой стороны, не вызывало сомнений, что с возрастом Льюис разучился стрелять, и именно поэтому, убедил я себя, у него осталось лишь шесть клиентов, таких же старых, с трясущимися руками, как он сам. Школа существовала уже двадцать лет. За все эти годы бухгалтерские книги фиксировали значительную прибыль, и только в последние пять лет она стала падать, по мере того как ухудшалось качество стрельбы Ника. Мне казалось, что мое умение стрелять быстро поставит школу на ноги, но я не учел два важных фактора: недостаток свободного капитала и месторасположение школы.

Аренда, здания, три акра песчаного пляжа стоили мне всех сбережений и большей части армейского пособия, полученного при демобилизации. Реклама в Парадиз-Сити и Майами требовала немалых денег, и я знал, что для меня останется несбыточной мечтой, пока школа не будет давать прибыль. Только заработав больше потраченного, я мог рассчитывать хотя бы на косметический ремонт тира, ресторана, бара, бунгало, в котором мы жили. Получался заколдованный круг. Те немногие, кто хотел бы хорошо заплатить за умение стрелять, рассчитывали на приличный ресторан и уютный бар с широким выбором напитков, но с первого взгляда теряли всякий интерес. Они ожидали чего-то роскошного. И воротили свои богатые, утонченные носы от облупленной краски стен и бара, в котором подают лишь джин и виски.

Но на первое время мы унаследовали шестерых учеников Ника Льюиса, старых, занудных и безнадежных, и могли оплатить хотя бы счета на еду.

Через четыре месяца после открытия школы я решил подбить бабки. Взглянул на наш банковский счет (1050 долларов), подсчитал наши еженедельные доходы (103 доллара) и повернулся к Люси.

— Едва ли мы сможем удержаться на плаву, если сюда не будут приезжать богатые и праздные люди.

Она всплеснула руками. Это означало, что ее сейчас охватит паника.