Луганская Светлана Алексеевна
Шрифт:
Дахау был своего рода школой, где обучали пыткам, оттуда «специалистов» направляли в другие лагеря в Европе.
Вот и владыка Николай был тут, и Патриарх. Тяжко пришлось, жестоко над ними издевались. Был там земляк владыки, сербский офицер Миломир Станишич, ему удалось выжить, потом он уехал в Америку, они общались с владыкой, разговаривали о самых разных вещах. После смерти владыки он писал о тех днях в Дахау. Когда Патриарха и владыку привезли в лагерь, то поместили отдельно от других заключенных, с другой стороны от колючей проволоки, где находились крематорий, в котором убивали и жгли, и здание для эсэсовцев – в нем было предусмотрено несколько помещений для заключенных. Там держали Патриарха, владыку и заключенных из стран Северной Европы.
Владыке и Патриарху было приказано каждое утро выносить бадью из уборной, они должны были нести ее на палке до ямы. Николай (Велимирович) был небольшого роста, а Патриарх Гавриил высоким, оба изможденные, измученные старые люди. Идут, несут, фашист прикладом их погоняет, они спотыкаются, едва тащатся, Патриарх старается не упасть, чтобы не опрокинуть нечистоты на спину владыке, тяжело, бадья громоздкая, придерживает ее рукой, а владыка тоже идет, спотыкаясь. Комендант подходит, спрашивает Патриарха: «Ну и как вам тут?» Патриарх не знал немецкого, а владыка Николай знал почти все европейские языки. Гавриил обратился к владыке: «Что он сказал?» – «Спрашивает, как нам тут». Патриарх: «Что же спрашивает, неужели не видит, что им не сегодня, так завтра конец придет? Придут русские, и они ответят за все, за все свои злодеяния!» Владыка ему говорит: «Если я передам твои слова, то нас расстреляют на месте». Тогда жизнь была дешевле пули, да. И вот владыка немцу отвечает: «Господин полковник, Его Святейшество Патриарх Сербский господин Гавриил – произнес его полный титул, чтобы немец знал, с кем имеет дело, – отмечает вашу организованность и дисциплину, но просит вас освободить нас от такой унизительной работы, так как мы представители Церкви в Сербии и старые люди, больные, освободите нас». Владыка сумел хорошо сказать, и тому понравилось. «Гут, гут», – и освободил их от обязанности выносить нечистоты.
– И что с ними было дальше? Известно ли это?
– Да. Они находились там еще пять-шесть месяцев, с сентября до января. В конце января по ряду причин их перевели в Вену.
Но немцы не смели показать их такими – истощенными, грязными – и на несколько дней отвезли в отель близ Мюнхена, чтобы они привели себя в порядок. После этого перевели владык в Вену. Прибыли они в Вену. Там находился генерал Герман Нойбахер [11] . Может быть, вы слышали о нем? Гитлер собирался отдать Банат и Бачку венграм, но румынский король возмутился: «Вы доведете нас до войны с венграми, в Банате наши церкви, наши люди, и если вы их бросите под свой сапог и будете обращаться с ними так же, как с сербами, нам придется действовать». Герман Нойбахер был назначен бургомистром Баната и инспектором Балкан, стран Румынии, Болгарии, Греции, Сербии и Хорватии.
11
Герман Нойбахер (1893–1960) – специальный советник по вопросам внешней политики гитлеровской Германии. Нойбахер хорошо знал Подунавье и Балканы. После аншлюса занимал должность бургомистра Вены. С августа 1943 г. – специальный представитель МИДа в Белграде при правительстве генерала Милана Недича. Следовало начать разработку новых принципов сосуществования, а именно – работу по созданию на оккупированных территориях Балкан полунезависимых государств: Греции, Албании и Сербии. Основная задача, поставленная фюрером перед ним, заключалась в собирании и объединении различных антикоммунистических сил в единый кулак, действующий в соответствии с замыслами немецкого командования. В декабре 1944 г. возвращается из Белграда в Вену, где работает на поприще координации усилий антикоммунистических сил Сербии и Словении.
В 1946 г. военный суд в Белграде приговорил Нойбахера к 20 годам заключения, выпущен из тюрьмы в ноябре 1951 г. по болезни. Написал воспоминания, где сообщал: «Сербия была одним из самых слабых звеньев балканского коммунистического движения, где коммунисты имели меньше всего приверженцев. Вследствие преимущественно аграрного характера этого края (80 % населения составляли крестьяне) коммунистические идеи были восприняты лишь узким кругом индустриальных рабочих и белградских интеллектуалов. Поскольку они веками были турецкими подданными, то искусство отпора было отточено ими до совершенства. Сербское село казалось мне наилучшим оборонительным сооружением, призванным помешать большевизации Балкан. (…) Ведь если посмотреть на карту, то ясно видно, что простор, который занимают сербы, является ключевым. (…) Поэтому, закладывая основу новой политики, в первую очередь необходимо было покончить с немецкой политикой, преподносившей сербов в качестве дежурных виновников всех проблем, которые только и случались на Балканах» (Герман Нойбахер. «Особое задание на Балканах»).
Он знал, что епископ Николай и Патриарх Гавриил были в Войловице, и, похоже, был настроен к сербам дружески, видя, что гитлеровцы делают – за одного немца расстреливают сто сербов: «Мы пришли как оккупанты, люди унижены и борются за свободу, вы должны понять, что нельзя так, это уничтожение народа». Потом, после войны, он в мемуарах писал, что спас от смерти не менее пятнадцати тысяч сербов.
Когда при Тито судили Дражу Михайловича [12] , генерал Нойбахер его защищал, он считал, что Михайловича нельзя расстреливать, но напрасно, у коммунистов была цель – уничтожить его. Америка молчала, Англия молчала, все молчали, Тито видел, что может безнаказанно творить все, что хочет. Самого Нойбахера приговорили к двадцати годам заключения. Через десять лет он тяжело заболел, и, чтобы не умер в тюрьме, его отпустили. Потом бывший генерал написал книгу воспоминаний о том, что происходило в Югославии во время войны, я использовал некоторые фрагменты из нее.
12
Драголюб (Дражи) Михайлович (1893–1946) – военный деятель, участник Балканских войн и Первой мировой войны, командующий сербским движением четников (ветеранские организации и специальные подразделения югославской королевской армии) в период Второй мировой войны. В югославском королевском правительстве занимал пост военного министра, был армейским генералом во время Второй мировой войны. По указу югославских коммунистических властей расстрелян.
– И что произошло дальше с владыкой Николаем и Патриархом Гавриилом?
– Затем, чтобы избежать возврата в лагерь, их перебросили в Ферне, в Альпах, держали под строгой охраной, война подходила к концу. Наши войска отступали, а там были и четники, и летичевцы, Красная армия наступала, объединялась с нашими коммунистами, четники должны были отступить и двигаться в сторону Австрии. Оказались там и Димитрие Лётич [13] с воеводой Момчило Джуичем [14] . Они договорились ночью пойти к Патриарху и владыке, попасть к ним помог полковник Черни, он отпустил охрану. Лётич пошел к владыке Николаю, а Джуич к Патриарху Гавриилу. Взяли для них чокань ракии, рыбу и лепешки, чтобы порадовать чем-то, ведь они изголодались. Джуич постучал в дверь, Патриарх спросил:
13
Димитрие Лётич (1891–1945) – сербский политический деятель. Сын дипломата. Образование получил на юридическом факультете Белградского университета (1913). Участник Первой мировой войны, вместе с армией эвакуировался на остров Корфу. В 1918 г. участвовал в боях на Салоникском фронте, был ранен. В 1931 г. королем Александром I назначен министром юстиции. Выступил против заключения в 1937 г. правительством М. Стоядиновича конкордата с Ватиканом. Убежденный антикоммунист и противник «западной демократии». После оккупации примкнул к генералу М. Недичу.
14
Момчило Джуич (1907–1999) – командир сербских четников во Второй мировой войне, князь, священник. В мае 1945 г. дивизия Джуича сдалась в плен союзникам. После проживания в Париже с 1947 по 1949 г. эмигрировал в США. Был приговорен к расстрелу югославским судом «за преступления в Югославии», но правительство США отказалось выдавать его. В США участвовал в создании движения сербских четников «Равна гора», которое боролось против «коммунистической тирании». В 1991 г. спонсировал восстание хорватских сербов.
– Кто там? – открыл, увидел бородатого человека с длинными волосами. – Сынок, ты кто?
Джуич представился, протянул лепешку, которую Патриарх Гавриил, перекрестившись, начал есть. Воевода рассказал, для чего они пришли – вызволить их из плена и увезти в Быстрицу. Патриарх говорил, что нельзя этого делать, потому как они доставлены туда по приказу Гитлера и если совершат сейчас побег, то их будут преследовать. Но все-таки Джуичу, хотя и с большим трудом, удалось убедить Патриарха Гавриила, вечером они отправились в Быстрицу. Прибыли на следующее утро, там их встречали воины-четники, построившись в шеренги, они просили благословить их и освятить знамена. Патриарх шел вдоль шеренги, повторяя: «Эх, четичи вы мои, четичи, благослови вас Бог». А владыка шел рядом и плакал, глядя на измученных воинов.
Прибыл туда и генерал Нойбахер. Собирались увезти владыку и Патриарха в Швейцарию. Генерал Нойбахер решил ехать с ними, сдаться американцам, договориться с ними, чтобы прекратили бомбить Вену, спасти город, решил пожертвовать собой. Но их не пустили через швейцарскую границу, вернулись, вскоре пришла 36-я американская дивизия. Были в ее составе и сербские офицеры, они навещали Патриарха и владыку, видели, что они страдают и голодают, приносили им необходимое. Американцам не было дела до архиереев. В конце концов владыка попал в Зальцбург, затем в Брюссель, Патриарх – в Лондон, потом через Италию в Чехословакию, его пригласил председатель правительства в Карловы Вары, лечился там, вернулся в Белград.
Владыке Николаю въезд в страну был запрещен, Тито объявил его предателем новой югославской державы, который подлежит строгому наказанию. Он уехал в США, остался там, писал, преподавал в семинарии в монастыре Святого Саввы. Затем Маевский отвез его в русский монастырь. Владимир Маевский был другом владыки, преподаватель, они вместе находились в монастыре Святителя Тихона в Пенсильвании. Он провел в Сербии двадцать шесть лет, писал о владыке, рассказал о его кончине. Я многое почерпнул из его воспоминаний «Мои встречи и жизнь с владыкой Николаем», часто его цитирую. Русские отнеслись к нам человечнее, чем мы сами к себе. Так это в жизни и бывает – хуже нет, когда братья враждуют, не знают меры, не могут остановиться, а сосед трезвее, спокойнее смотрит на вещи.