– Отец Деян, расскажите о ваших студенческих днях.

– На богословском факультете, куда я поступил много лет назад, в 1950 году (прошло почти шестьдесят три года), училось очень мало студентов, что неудивительно, ибо мы знаем, какая обстановка была в то время. Считалось, что учеба на этом факультете представляет собой рискованный путь, неизвестность, и нас было совсем немного, а наши дорогие прекрасные преподаватели, видимо, ценя это наше смелое решение, были к нам очень благосклонны, добры и любезны, относились по-родительски, и мы чувствовали их любовь.

– Сколько было студентов?

– Ну, в целом сорок-пятьдесят студентов, некоторые учились заочно, скажем, приходские священники, и на занятиях присутствовало двадцать-тридцать человек и, что интересно, было три-четыре девушки…

– Что же они изучали?

– Мы удивлялись, знаете, они были из верующих семей, и, вероятно, их родители считали, что время коммунизма пройдет и они будут преподавать Закон Божий. Конечно, прошли годы, но этого не произошло. Нас некоторые спрашивали язвительно:

– Что изучаешь, парень?

Мы отвечали:

– Теологию, – у нас говорят теология, а не как в России – Духовная академия.

Они нас переспрашивали:

– Технологию?

Мы поправляли:

– Не технологию, а теологию.

А наш злонамеренный собеседник говорил:

– Это там, где на попа учат?

– Да!

Тот не унимался:

– Вы ненормальные?!

Мы ему:

– Слава Богу, нормальные.

А если узнавали, что с нами учатся девушки, спрашивали:

– А… зачем они здесь?

А мы шутили:

– Они будут высококвалифицированными матушками, образованными.

И тогда знаете что случилось? В 1952 году, когда я еще учился, наш факультет исключили из состава университета и полностью перевели под юрисдикцию Церкви, нашей Сербской Православной Церкви, что привело к плохим последствиям и для профессуры, и для студентов. Преподаватели больше не получали государственного жалованья, их заработок стал намного меньше, платила Церковь, а нам, студентам, уже не полагалась отсрочка от армии, не было студенческих билетов на проезд, мы не могли ходить в студенческие столовые. Таким образом, считалось, что этого факультета просто не существует, это не образование, государством оно не признается. Так было, десятилетиями факультет существовал как учреждение Сербской Православной Церкви, пока десяток лет назад его снова не вернули в состав университета, сейчас богословский факультет частично под юрисдикцией Государственного университета, а частично – Церкви.

– А что было после окончания факультета?

– После окончания учебы я был рукоположен в священники. Благодаря одному своему близкому другу, который уже тогда был священником в Славонии [33] , это часть Хорватии, где еще проживали сербы, меня рукоположил владыка Славонский Эмилиан, и восемь лет я служил приходским священником в одном славонском селе, это было очень трудное время для Церкви и для священства.

В каком смысле трудное? Власти постоянно, непрестанно запугивали людей, угрожали плохими последствиями тем, кто предан Церкви, кто ходит в церковь, что так и было. Люди не могли найти работу, получать стипендию, их агитировали уйти из Церкви, не разговаривать с попами, вступать в коммунистическую партию. Священников за малейшее нарушение, которое и не было нарушением, призывали к ответственности, и если власть могла что-то по закону запретить – запрещали.

– Что, например?

– Если нужно было отслужить молебен там, где когда-то стояла церковь, требовали получить разрешение. Огромное давление оказывалось на молодежь, на детей, преподавать Закон Божий стало невозможно. Тогда мы собирали детей хотя бы в день святого Саввы, чтобы чтением детских стихов, пением песен отпраздновать этот день. Однако учителя угрожали родителям, что если дети будут посещать занятия по Закону Божьему, то их исключат из школы, хотя по закону не имели права исключать. Мучительное тяжелое время, которое продолжалось десятилетиями.

Затем я перешел в Баня-Лукскую епархию, в Мрконич-Град, и там служил полных двадцать лет. Я оказался среди очень благочестивого и доброго народа, который проявил большое мужество в исповедании веры. Мне, представьте, в то время на протяжении нескольких лет даже удавалось преподавать Закон Божий, у меня было больше ста двадцати учеников. А как это случилось? Я обратился к родителям и сказал: «Приводите детей на занятия, неправду говорят отдельные учителя, будто детей исключат из школы. Не имеют права исключить по закону государства. Здесь обязательно восьмилетнее образование, и ученик не может быть исключен из-за посещения наших занятий». Многие меня послушали. А в то время на богослужения приходило большое количество верующих, много молодежи и детей, и, что было особенно прекрасно, очень многие причащались, так что, скажем, в первую неделю поста мы причащали народ в течение трех часов, нас было два священника. И можете представить, сколько народа может пройти один за другим за три часа. Народ понимал, что Святое Причастие – великая святыня, что оно необходимо каждому верующему человеку. Такое следовало запомнить и рассказывать в других краях, епархиях нашей страны, насколько народ там почитал святыни. Люди с радостью помогали Церкви материально, и мы церковь, разрушенную во время войны усташами, не просто восстановили, но оборудовали всем лучшим, что тогда было возможно достать: колокола, часы, покрыли медью крыши храма и дома причта. Там я оставался до 1986 года, когда вернулся в Белград, откуда я когда-то и отправился, и вот с 1986 года – здесь.

– А что вас привело в Белград?

– Дети выросли, пора было поступать на факультет, моя покойная супруга, об этом должен сказать, умерла очень рано, ей было пятьдесят лет. Она родилась в Белграде, и мы, и при всех прекрасных событиях в Мрконич-Граде, все же скучали по Белграду и хотели вернуться туда, откуда начали. Ее отец умер, но мать еще была жива, и это тоже явилось одной из причин, по которой мы вернулись.

Вот что еще может быть интересно – мать моей супруги была русская, а отец серб, ее девичья фамилия была Чупич. Людмила Александровна Тюренкова, моя теща, мать моей жены, родилась в 1919 году в семье царского офицера. Ее привезли двухлетним ребенком после революции из России. Она родилась там, если не ошибаюсь, в Новосибирске. Она была настоящая русская и, конечно, прекрасно говорила на родном языке. Я запомнил и ее маму – ее называли бабуся Екатерина. Она была из Петербурга. Отца тещи не знал, он умер до Второй мировой войны, царский офицер. Вот видите, и я через мою супругу оказался в близком родстве с русской семьей.