У самой подошвы Елеонской горы, против восточной стены Гефсиманского сада, «яко вержением камени» от упомянутой выше пещеры, принадлежащей латинам, показывают, также согласно древнему преданию, место, где, отягощенные сном, опочили три апостола – Петр, Иаков и Иоанн – во время духовной предсмертной борьбы Иисуса; там уступ и выемка скалы представляют удобность к успокоению.

В подтверждение древности православного предания о месте «моления о чаше» мы можем сослаться на свидетельство нашего древнейшего паломника игумена Даниила; он пишет: «а от гроба Богородицы до печеры сажен 10-ть, идеже предан был Христос от Иуды на 30 сребренник жидом, и ту есть место близ печеры тоя, яко довержет муж каменем малым, при горе Елеонстей, идеже помолись Отцу своему в нощи, в нюже предан бысть на распятие Иудеем и рече: Отче, аще возможно, да минет чаша сия от мене. И есть на месте том создана церковь мала» [58] . Это свидетельство подтверждается и местным православным преданием, которое говорит, что на месте моления о чаше была в древности церковь. Сообщаемое же Даниилом предание, что пещера, принадлежащая ныне латинам, считалась местом предания Иисуса воинам, подтверждается и позднейшими паломниками. Так, неутомимый наш пешеход Барский, посетивший Святые места в 1726 году, говорит: «вне церкви Гефсиманской абие, не далече одесную, есть место, идеже глаголют, яко Иуда лобзанием Христа предаде Иудеем, и тыя возложше нань руце, яша Его; тамож де и пещера, идеже скрышася апостолы страха ради Иудейска» [59] . То же подтверждает и саровский иеромонах Мелетий, посетивший Святые места в 1794 году: «Вверху от врат пещерных, прямо возле стены за востокополуденным углом, находится пещера, которыя верх поддерживается столпом, стоящим в средине. Здесь, сказывают, скрывались апостолы страха ради Иудейскаго» [60] . Место же моления о чаше он указывает согласно с греческим преданием: «место сие, – говорит он, – находится при подошве Елеонской горы, средней ее вершины или холма. Оно назначено на самородном камне крестом. Здесь поклонники наставляемы бывают прочитывать молитву Господню: «Отче наш» [61] . Надеемся, что приведенных нами свидетельств достаточно для того, чтобы убедить наших читателей, что не зависть греков к исключительному обладанию латинами пещерою (как выразился один из наших новейших паломников, писателей), в которой или близ которой дано нашему Спасителю адское лобзание Иудою в знак Его предания воинам, заставила греков отвергать придуманное латинами, единственно вследствие исключительного обладания этою пещерою, предание, будто бы здесь место предсмертной молитвы нашего Спасителя; ибо православное предание, указывающее это последнее событие у подошвы средней вершины Елеонской горы, существует издревле, как сие видно из описания нашего паломника XII века, посетившего Иерусалим в то время, когда все Святые места были во власти крестоносцев и некому было оспаривать у них права называть все их своими.

Поклонившись месту Моления о Чаше, зайдем и в так называемый Гефсиманский сад взглянуть на древние маслины, оберегаемые его оградою. Небольшая железная калиточка в том же юго-восточном углу ведет внутрь огражденного пространства. Оно почти квадратное, 22 сажени в ширину и 23 в длину. Еще зеленеют восемь древних маслин – маститые остатки древнего обширного Гефсиманского сада, и поклонники всех вероисповеданий оказывают им достодолжное уважение, ибо даже и те, которые не признают, чтобы эти самые деревья были свидетелями предания нашего Спасителя, не могут отвергать, что они растут на земле, орошенной слезами и кровавым потом Его последней молитвы.

«Масличные деревья (пишет западный паломник г. Мишо в письмах своих с востока), находящиеся на этом месте, были свидетелями всех переворотов, через какие проходил Иерусалим. О них воспоминают самые древние хроники, древнейшие пилигримы. В XVII веке их было еще девять, теперь (в 1820 году) осталось только восемь; их окружает лишь простая стенка из камней, но редко кто осмелится протянуть руку к плодам, которые они производят; из них делают только священные предметы (святое масло, а из косточек четки), и все имеют их в большом почтении, как свидетелей Божиих и современников Иисусу Христу». Некоторые писатели возражали против этого, что Тит приказал вырубить все деревья в окрестностях Иерусалима; но известно, что масличное дерево возрождается не только от пня, но и от оставшегося в земле корня. Ежели в XVII веке было только девять масличных дерев в этом саду, то надобно полагать, что в предшествовавшие столетия было их несравненно более. На эту мысль наводит то, что древние паломники не обозначали их счетом, замечая лишь просто, что у подошвы Елеонской горы много масличных деревьев. Так, например, наш паломник Барский, посетивший Иерусалим в начале XVII столетия, пишет: «начахом абие восходити на гору Елеонскую между садами масличными», не делая никакого особого замечания о ныне огражденных деревьях [62] . Что же касается до древности этих деревьев, к вышеприведенным замечаниям историка крестовых походов (г. Мишо) красноречивый Шатобриан прибавляет: «Масличное дерево почти бессмертно, ибо оно возрождается от пня. В Афинской цитадели сохранилось масличное дерево, которое достигает эпохи основания города. Масличные деревья Гефсиманского сада достигают по крайней мере эпохи Восточной империи, на что имею следующее доказательство. В Турции каждое масличное дерево, которое застали мусульмане в то время, когда овладели краем, платит только один медын в казну, тогда как с каждого дерева, посаженного после овладения краем принадлежит султану половина плодов. Восемь масличных деревьев Гефсиманского сада обложены таксою в восемь медынов подати…». Разница в этом собирании подати, вероятно, происходит от того, что оливковые деревья, достигнув известного возраста, дают менее плода, и то очень редко. Деревья Гефсиманского сада с 1840 года в течение восьми лет вовсе не давали плодов. Следовательно, плохая была бы прибыль казне, если бы собирать с них подать натурою; денежная подать с таких деревьев очевидно вернее и составляет определенный доход. Деревья эти показались достоверно древними даже и таким сомнящимся писателям, каков маршал Мармон; «Еще стоят, – пишет он в своем путешествии, – восемь масличных дерев, вероятно из числа тех самых, которые были во времена Иисуса Христа. Два из них имеют по десять с половиной аршин в обхвате. Известно, как долго живет масличное дерево, как легко растет и развивается. Под этими-то деревьями, вероятно, не раз Христос отдыхал и беседовал с учениками, среди этих деревьев был, вероятно, взят, когда оставили Его ученики…». Но особенную цену имеет мнение о них доктора Шуберта, протестанта, как известного ботаника. Он посещал это место еще в 1837 году и пишет о нем следующее: «Есть в этом саду несколько масличных дерев, принадлежащих отдаленной древности, к которым даже турки имеют большое почтение. Вид их, особенно когда принять во внимание век, до которого могут дойти эти деревья, подтверждает предание, относящее их к глубокой древности. Они дуплисты и изнутри истлели; для того чтобы ветер не мог сломить их, дупла их наполнены мелкими камнями; пни также обложены камнями для укрепления…». Но особенно красноречиво описал их Ламартин в своем «Путешествии на восток», хотя и ошибся в счете, ибо видел их только семь, тогда как их восемь. «Недалеко от Гефсиманской пещеры, – пишет он, – есть малый уголок земли, отененной еще семью масличными деревьями, на которые народное предание указывает как на те самые, под которыми плакал и молился Христос. В самом деле деревья эти на своих пнях и бесчисленных кореньях носят выразительную печать веков, которые протекли от той великой ночи. Огромные их пни, подобно как у всех старых масличных деревьев, состоят из большого числа толстых отраслей, которые как бы срослись в дерево под одною корой и образуют связку колонн, соединенных вместе. Ветви их, почти высохшие, производят однако же по нескольку маслин. Мы подобрали лежавшие на земле под деревьями, стрясли еще несколько с религиозною осторожностью и собрали их как священную память с этой земли для своих приятелей. Я понимаю, как сладко должно быть для души христианской молиться, перебирая в руках зерна маслин с этих дерев, которых корни утучнил Иисус, обливая их Своими слезами, когда в последний раз молился на этой земле. Ежели это и не те самые деревья, то несомненно отрасли тех самых священных деревьев. Ничто однако не доказывает, чтобы это были не те самые деревья. Я посетил все части света, где растет масличное дерево. Оно живет целые веки, и нигде не встретил я масличных дерев более толстых, как в Гефсиманском саду, хотя они стоят в грунте скалистом…»

Мы прибавим к этому описанию, что не каждый так счастлив, как г. Ламартин, чтобы мог найти маслины, просто валяющиеся на земле. Ни трясти, ни обрывать их нельзя, даже «с благочестивою осторожностью»; отламывать ветки также, – словом, всякое повреждение дерева запрещено под угрозою церковного проклятия. Один только страж сада и его владельцы – францискане имеют позволение уделять посетителям сухие веточки или несколько маслин, которых дерева по старости своей дают мало, и те употребляются на святое масло, а из косточек делают четки, которые ценятся недешево для посторонних отцами Святой Земли. Около дерев на всей окруженной стенами площадке разведен садик с несколькими дорожками, содержимый весьма старательно. Благоухающие цветы, различные кустарники и бальзамические травы растут у подножия деревьев и заслоняют от солнечного жара простирающиеся на несколько сажен по земле обширные их коренья.

В северо-восточном углу построен небольшой домик – жилище огородника. Твердое канапе, служащее вместе и ложем, стол, лавка, деревянные полки с глиняными сосудами, малая кухонька в углу и большое Распятие над дверями составляют все украшение кельи стража Гефсиманского сада. Какая почетная стража может сравниться со стражею в саду Гефсиманском!.. Какая высокая честь, но вместе какое и самопожертвование!.. Всякий почти раз, когда я был на Елеонской горе, заходил и в Гефсиманский сад; добродушный итальянец, сменивший в 1859 г. сурового испанца, принимал меня всегда очень ласково, дарил веточки от священных маслин, цветы и семена, за что, конечно, всякий раз получал благодарность. Однажды застал я в Гефсиманском саду целую компанию арабских шейхов, которые, сидя на коврах в беседке, составленной из покрытых благоухающими цветами роз, наслаждались благим кейфом, потягивая благовонный дым из своих наргиле. Испанец усердно хлопотал, угощая кофеем своих гостей. Такое знакомство, как поведал он, обеспечивает отчасти безопасность его пребывания в безлюдной местности, вне городских стен, от ночных посетителей.

Каменистая и довольно крутая стежка ведет на Елеонскую гору и при самом вступлении на нее над Гефсиманским садом виден ровный беловатый камень, на котором, по преданию, имела обычай отдыхать Матерь Божия, когда, живя на Сионе, посещала эту любимую гору, где все напоминало ей ее Божественного Сына. На том же самом месте она стояла, как говорит предание, во время побития камнями святого Стефана и своим присутствием и молитвою за него способствовала подвигу первомученика. Если нельзя утверждать подлинность этого предания, то вместе трудно и не чувствовать благодарности за его сохранение. Это беспрестанное соединение воспоминаний нежнейшей Матери и Божественного Сына есть чувствительное доказательство человеческой благодарности, и потому все предания о пренепорочной Деве заслуживают тщательного сохранения, хотя и нельзя представить точного о них свидетельства.

Далее на той же стежке шагов шесть повыше есть камень, на котором, по преданию, стоял апостол Фома, когда Царица небесная, явившаяся на воздусе, бросила ему оттуда свой девственный пояс; падая на камень, он оставил на нем следы, которые показывают и доселе.

Почти в половине Елеонской горы видна полуразвалившаяся мечеть среди прекрасной группы маслин: это место, где Господь плакал о Иерусалиме в день своего торжественного въезда в оный, то есть в Вербное Воскресенье. Спаситель с прилежащего селения Вифсфагии приближался к Иерусалиму, среди многочисленной толпы народа взывавшего: «осанна сыну Давидову», и узрев отсюда город, прозрел в своем Божественном всеведении всю несчастную будущность этого ослепленного города и плакал над ним, прорицая: «приидут дние на тя и обложат врази твои острог о тебе, и обыдут тя, и объимут тя отвсюду. И разбиют тя и чада твоя в тебе, и не оставят камень на камени в тебе, понеже не разумел еси времене посещения твоего» (Лк 19, 43, 44). И как страшно исполнилось это предсказание на Иерусалиме! Но святые слезы доказывают любовь Спасителя к своей земной родине, хотя столь неблагодарной. – С этого места бросается в глаза мечеть Омарова, занявшая место древнего храма Соломонова; она поражает своею величиною и красотою; далее масса из желто-белых зданий с террасами и куполами сливается в одно целое; из них выдаются купола храма Воскресения и Гроба Господа, австрийский странноприимный дом, Замок Давидов и армянский монастырь вправо; влево видна часть Сионской горы и на ней место Тайной Вечери – мечеть Неби-Дауд; горизонт ограничивается с этой стороны горами пустынной Аравии, вечно покрытыми красно-сизым туманом от испарений Мертвого моря. Ежели теперь отсюда прекрасный вид на Иерусалим, то прежде, когда город был богат и полон великолепных зданий, это место действительно могло быть лучшим пунктом для обозрения Святого Града одним взглядом.