–  Коли он один, то мы, пожалуй, и арестовать бы сумасброда могли вдвоем, - не обращая внимания на Вельяминова, принялся рассуждать Архаров.
– Но в таком действии толку мало, а ума и не бывало. Сообщники-то остаются. Их по меньшей мере двое - давний его дружок Ховрин да… да генерал, за которого актерка замуж собралась. И сдается мне, что это Брокдорф.

–  Точно ли Брокдорф?
– спросил Левушка.
– Мало ли какой загадочный немец шатается по Москве и бунтует аптекарей?

–  Он. Кто бы еще добрался до Павла Петровича и выманил у него за давние перед покойным батюшкой заслуги анненский крест на шпагу? Брокдорф, более некому… Суди сам - некий генерал на гореловские деньги снимает дом на Сретенке, живет там с актеркой, а потом некий дома сего житель вместе с Гореловым преследует девицу Пухову и теряет шпагу с крестом… Такое совпадение, Тучков. А Брокдорф - интриган известный. Он, похоже, всю сию интригу и сплел, и княжескую женитьбу на Пуховой тоже он выдумал, чтобы всех в один узел увязать и сторонников надежных получить.

–  А и верно… - прошептал Левушка.
– Но князь?… Российский дворянин?…

–  Горелов для наследника-цесаревича до сей поры пустое место, а Ховрин, сколь я разумею, к нему и соваться бы не стал. Им обоим без Брокдорфа было не обойтись… Но арестовывать его сейчас не с руки. Так что, брат Тучков, требуется иное… Требуется дать сему плоду созреть и свалиться с яблони…

–  Почему с яблони?
– тут же спросил Левушка.

–  Ну, с груши, коли тебе угодно. Сейчас к Горелову соваться не станем, а подведи-ка ты меня к нему поближе…

–  Милостивый государь, - опять вмешался недоросль, - я не французская обезьяна! И коли вам угодно со мной на шпагах переведаться…

–  Мне сейчас станет угодно с тобой на кулаках переведаться, - буркнул Архаров.
– Тучков, куда его девать?

–  Когда ты его сюда притащил, моего совета не спрашивал, - отвечал Левушка.
– А с чего он на тебя наскакивает?

–  Его спроси.

–  Мне угодно получить сатисфакцию, - встрял Вельяминов.

–  Ты сперва хоть в армейском полку год отслужи. А там уж к приличным людям с сатисфакцией своей приставай, - отрезал Левушка.
– Гвардейцы с кем попало, сударь, не дерутся. Идем, Архаров, мы к нему за драпировками подберемся. Может, догадаемся, куда он дружков своих подевал, коли они не в зале с публикой.

–  Тучков, а ведь тут непременно должна быть дырка, чтобы на публику глядеть, - додумался обер-полицмейстер.

–  Их тут много. Идем, да только тихо… и ни за что руками не хватайся… чуешь, чем тут пахнет?…

–  Всякой дрянью, - немедленно отвечал Архаров.

–  Они, сдается, роспись на стенках только сей ночью подновляли, краска еще не высохла. Изгадишь кафтан… да и ты, сударь, тоже…

Левушка, легкий и тонкий, похожий на ту самую рапиру, которой сказочный фехтовальщик, подняв ее над головой, отбивал струи дождя и остался сухим, скользнул вправо - и пропал. Архаров несколько удивился, обнаружив там узкую щель между черными драпировками, и последовал за другом, придерживая ткань растопыренными руками. Вельяминова он бросил на произвол судьбы, полагая, что недоросль никуда не денется - так по гроб дней своих и будет следовать за обер-полицмейстером с требованием сатисфакции.

Он оказался прав - Вельяминов безмолвно устремился за ним и даже налетел ему на спину, когда Архаров, удержанный Левушкой, неожиданно для себя самого, остановился.

Они стояли весьма удачно - в черной тени, перед ними же шепотом распоряжался человек, коего они видели сзади, но сомнений не имели - это был князь Горелов в парчевом кафтане золотисто-палевого цвета, в палевых штанах и камзоле, злой, как сам сатана, и готовый раздавать оплеухи кому попало, так что от него шарахались.

–  Чертова девка! Гаврюшка, коли не сыщется - запорю!
– говорил он стоящему перед ним на коленях человеку, одетому невоообразимо - в длинный красный кафтан с большой кирасой поверх оного, в горностаевую мантию весьма потрепанного вида, на голове же у человека была помесь короны и шлема с перьями, застегнутого под подбородком.
– А барин твой еще добавит!

–  Батюшка, ваше сиятельство, мы первую сцену с Ксенией проходили, а потом мне еще сцену с Парменом пройти следовало, а с Ксенией вот Андрюшка Шуйский ролю твердил… - жалостно оправдывался человек.

–  Андрюшка Шуйский!
– повторил Горелов.
– Господи, ну что за сволочь… Где Андрюшка?

К его ногам пал еще один странно одетый человек, также в кирасе и плаще, с мечом на широченной перевязи, но шлем его с высоко вздыбленными перьями был без короны.

–  Батюшка, ваше сиятельство, не извольте гневаться, сыщут ее, сыщут, тут она, дура, где-то! Она ж спит и видит, как бы Ксению сыграть! По нужде вышла, ей-Богу, по нужде!
– запричитал он, однако таким голосом, что покрыл закулисное пространство не хуже, чем голос хорошего дьякона покрывает, отражаясь от купола, пространство большого храма.

–  Молчи ты, скотина!
– прикрикнул на него князь.
– Убью…

–  А убьете - кто ж вам так Шуйского-князя сыграет? Ввек не найдете, чтобы ролю за четыре дня вытвердил, - возразил коленопреклоненный актер.
– В нужнике сидит!

–  Ну, Дунька… - прошептал Архаров.

–  Какой, к черту, нужник?
– князь, похоже, сделался невменяем.

Архарову уже не было до него дела.

–  Ты мне дырку обещал, - напомнил он Левушке.

–  Сударь… - начал было Вельяминов, но обер-полицмейстеру все еще было не до сатисфакций.

Там, где они стояли, было темно, однако не настолько, чтобы недоросль не разглядел поднесенный к своему носу архаровский кулак.

Левушка прижал палец к губам и исчез.

Аххарову доводилось бывать за кулисами, но еще в Санкт-Петербурге, он успел застать прекрасное время, когда государыня Елизавета Петровна перед спектаклями в дворцовом театре сама рассылала гонцов по вельможным зрителям с деликатнейшим вопросом: «спросить, не забыли ли они, что в сей назначенный день быть комедии». В бытность свою гвардейцем он вместе с приятелями навещал там знакомых кадетов, игравших в комедиях все роли, и мужские, и женские. И помнил еще, что человеку постороннему закулисный мир весьма опасен: вроде бы перед тобой высокая стенка шириной в аршин, но Боже упаси за нее заглядывать - как раз окажется, что твоя дурная башка торчит уже на сцене из-за древнегреческой колонны, радуя публику и непутем смеша актеров.