–  Мать честная, Богородица лесная, - только и смог сказать Архаров.
– Их мне тут недоставало…

Тетрадку с пьесой про самозванца Саша тщательно сличил с пьесой в сумароковской книжке и доложил: переписано с ошибками, иные строки пропущены, а в чем смысл возни - неясно. Самозванец в оной пьесе - злодей из злодеев, и вымарывай не вымарывай явные глупости - лучше он от того не сделается. Вся крамола - пока в том, что тетрадка была подобрана на месте драки с негодяями, устроившими покушение на обер-полицмейстера. Но доказать, что именно они обронили, никто бы не мог. А загадочный обездвиженный немец, лишенный речи, все лежал в архаровском особняке и не помирал. Дворня за ним ходила, даже кормить кое-как умудрялись, дед-костоправ, присланный Марфой, как-то шевелил ему шею, но на поправку пока не шло. Матвей мрачно пророчил, что немец так и останется навеки живой колодой с глазами.

Судя по тому, что никто не присылал на Лубянку «явочной» о пропаже родственника, это был человек нездешний - чем и подтверждалась мысль Шварца о голштинцах, застрявших в Санкт-Петербурге, прискакавших в Москву и готовых на пакости.

Архаров и Шварц совместно допросили Кондратия Барыгина, и он показал: Брокдорфа или человека, весьма с ним сходного, видел спозаранку на Знаменке, неподалеку от дома князя Горелова-копыта. Был голштинец одет просто, в коричневый кафтан, поверх него имел епанчу черную, на голове шляпу без плюмажа, под епанчой прятал баул. То ли приехал откуда, то ли уезжал куда - а проследить не было времени, Кондратий спешил на службу. Узнавали на заставах - человека с такой фамилией там не отмечено. Или уехал тайно, или скрывается где-то в Москве, а Москва велика - и давних знакомцев у него тут немало.

–  Горелов?
– спросил Архаров.

–  Господин князь в своих владениях не появлялся, - отвечал Шварц.

–  Точно ли?

Шварц задумался.

–  Где-то ж он пребывать изволит, не в лесу же скитается.

–  А статочно, в столицу укатил. Там у него родня есть - после такого реприманда, каков был наш налет на Кожевники, наилучшее решение - спрятаться за родней.

–  И то верно.

Шварц поглядел н Архарова - но упомиания о другой знатной особе, приближенной к французским шулерам, не дождался.

Тут в кабинет заглянул Захар Иванов и доложил, что у крыльца толчется девчонка, боится войти, а бывши спрошена, сказала, что у нее письмо к господину обер-полицмейстеру, отдавать же кому иному не захотела.

Архаров чувствовал, что засиделся в кабинете, встал и отправился сам продышаться на свежий воздух. Захар накинул ему на плечи синюю шубу, Архаров собрал ее спереди руками и вышел на крыльцо.

–  Ты, что ли, с письмом?
– спросил он девчонку лет четырнадцати, в короткой шубейке, обмотанную поверх шалью.
– Давай сюда.

Принимая сложенную бумажку, поглядел на румяное личико внимательнее и одобрил - Марфа явно имела на девочку особые виды, может статься, через год к нему же и приведет как-нибудь поздним вечером - снять сливки…

–  Вашей милости… - прошептала девчонка.

–  Знаешь меня?

–  А как же, вы к Марфе Ивановне бывали…

–  Ну, ступай.

Записка была проста - Марфа звала к себе или же была готова сама прибыть на Лубянку, только не явно, а лучше всего - ближе к ночи.

–  Что это она затеяла?
– спросил сам себя Архаров и поспешил обратно в кабинет. Время встречи его озадачило - коли Марфа помнила свое обещание подумать об осведомителях, вхожих в богатые дома, коли чего-то изобрела, то для чего ж совещаться об этом ночью?

Что Марфа затеяла - выяснилось четыре часа спустя, когда он самолично к ней приехал на извозчине и в тулупе, снятом с Тимофея. При нем был для охраны один лишь Федька Савин.

–  Что ты за таинственности разводишь?
– спросил Архаров Марфу, встретившую в сенях.

–  А то и развожу… Вон, глянь, сударь…

Марфа привела его в горницу и показала на кучу добра, сваленную прямо на полу. Была там в основном мягкая рухлядь - шубы, шапки, платья, узлы какие-то, баулы.

–  Что сие значит?
– спросил Архаров, тыча пальцем. Он даже тулупа скидывать не стал, да и Марфа не предложила - стало быть, не до церемоний.

–  А то и значит, что ночью ко мне гости были. Спросили, я ли под ручной заклад деньги даю. Спрашиваю - кто послал. Отпирай, говорят, не то красного петуха подпустим.

–  И отперла?
– удивился Архаров.

–  Так я ж не с голыми руками, вон что у меня для таких проказников имеется.

На подоконнике лежали два пистолета.

–  Иван Иваныча покойного подарение?

–  И стрелять он же выучил. Я-то шаль - на плечи, а руки с пистолетиками-то - под шалью! Хрен чего поймешь!

–  И стрельнула бы?

–  Так уж доводилось… Да я не о том. Сдается, навели этих гостей на меня люди знающие… - тут Марфа несколько смутилась.

Молчание затянулось Архаров его не нарушал - ему было любопытно, чтобы Марфа сама призналась в своем давешнем грехе, скупке краденого добра. Только тем и объяснялась ее отвага - ей посулили немалую кучу, и она вздумала рискнуть.

–  Да сказывай уж, - устав ждать, велел он.
– Да покороче.

–  Вот тебе, сударь, покороче. У тебя под носом налетчики завелись. Как водится, на Стромынке. А добрались уж до Черкизова, там честной народ грабят. И вырезают всех подчистую - чтоб и концы в воду. И седоков, и ямщиков - всех…