Под убаюкивающий перестук колес уснул, и спал долгим, мертвым сном, потом проснулся от холода и увидел за окном туманную мороку. В ней мгновенными тенями мелькали столбы электропередач и плавали планово-хозяйственные поля. Я прыгнул с полки, цапнул вафельное полотенце с казенной меткой. Все пассажиры спали, накрытые простынями. Туман проник в вагон и казалось иду по воде.

Покачиваясь, прибился к стылому тамбуру. Туалет был без двери и унитаза. В рваной дыре пола скользила мозаичная дорожная бесконечность. Я облегчился, потом вжал краник умывальника - вода была теплая и липкая. Я умыл лицо и посмотрел в зеркало. И увидел на своих славянских скулах кровавые потеки...

От ужаса побежал по вагону, где между полками качались сгустки тумана. Все по-прежнему спали, накрытые влажными саванами. И я вдруг понял - все мертвые. И начал срывать с них проклятые тряпки, обнаруживая, что простыни из фольги...

Под убаюкивающий перестук колес уснул, и спал долгим мертвым сном, потом проснулся от холода и характерного серебристого звука. На нижней полке в кусках фольги, как в лопнувшем коконе, сидел Ваня Стрелков.

– Ваня?
– удивился я.

– Леха, прыгай!
– махнул рукой.

– Без парашюта?
– пошутил я.
– Ты как здесь?

– Смерти нет, Лешка.

– Как же нет, Ваня?
– удивился.
– Все с ужасом ждут ее...

– И превращаются в тени. Мир теней.

– И как мне жить, Ваня, в этом мире?

– Истреби Чеченца и обретешь свободу, Алеша.

– Как его уничтожить?

– Не знаю. Это каждый делает сам.

– Он в моей крови, в моих мозгах, в моих клетках, как яд тарантула.

– Очисть мертвую кровь кровью...

– Я тебя не понимаю, Ваня?

– Ты как все. Ты с теми, кто предал нас и предает каждый день. Ты что, умер в жизни, Алеха?

– Нет.

– Тогда в чем дело?

– На войне был враг, и мы знали его лицо, а здесь - нет лиц.

– Ты слишком любишь эту жизнь, Алеша, и боишься её потерять.

– Наверно, да.

– Живых пугает неизвестность и туннель смерти, но, поверь, есть другая жизнь. После смерти.

– Я тебе верю, - неуверенно проговорил я.

– Хочешь прожить сто лет среди теней?

– Нет.

– А мне кажется, ты больше мертв, чем жив. Даже я живее тебя, - и попытался накрыть меня простыней из жесткой фольги.

– Нет!
– закричал я.

Под убаюкивающий перестук колес уснул, и спал долгим, мертвым сном, потом проснулся от подозрительного и знакомого звука. За столиком старательный командировочный раздирал пакет из фольги, таща за канифольные ножки куриную тушку. За окном летела ночь с капельными огнями.

– Птицу хочешь?
– предложил командировочный.
– Жена напихала на роту.

– Нет, спасибо, - проговорил я.
– А где мои?

– Ааа, сказали за два купе, - вспомнил, указывая головой направление.
– Кого-то там встретили... Анекдотец есть: оказались на необитаемом острове русский, американец и француз...

– Приятного аппетита - и вышел в коридор.

У открытого окна, куда рвалась летняя ночь, курили Иван и... Вирджиния, моя первая женщина и любовь. Потом понял, ошибся. Молодящая женщина была похожа на Верку то ли целеустремленным силуэтом, то ли типом, то ли выражением раскосых неотчетливо-азиатских глаз.

– О, Леха, - обрадовался Иван.
– Познакомься, это тетка наша... Алиса, как отчество-та?..

– Я пока без отчества живу, - улыбнулась и протянула руку.
– Алиса.

– Алексей, - шаркнул ногой о затоптанную дорожку.

– Наслышана-наслышана, ты с Ваней был?..

– Да, - ответил я.
– Был.

Помню, как мы вместе собирали останки павших. Многие были изуродованы взрывами и огнем до чрезвычайности. Хорошо, что был морозец, и промороженные до стеклянного состояния трупы было удобно носить. Потом мы обнаружили полноценный труп пехотинца, только на груди было вырезано рубиновым вензелем: "Аллах акбар"! И детородный орган солдата, как кляп, был забит в рот.

Скорый поезд исчезал в ночной летней мгле, оставляя после себя затхлый запашок будней и нужников. Старый вокзальчик узловой станции теплился лимонным светом. Новоприбывшие пассажиры тянулись под защиту этих домашних огней. Мы же стояли на перроне, точно коробейники, застигнутые подлыми разбойниками на большаке.

– Где же лошади, Ванек?
– смеялась Алиса.
– Ой, топать нам пехом?

– Где-то должон быть-та Юрк?
– и сгинул в ночи.

– А далеко?
– спросил я.