– Но я же... Я искренне...

– Вы, Андрей Алексеевич...
– Встала, выпрямилась перед ним.
– Вы очень порядочный человек. Во всем. Кроме ваших отношений с другими женщинами. И вы былого не вернете. Я вам сказала пять лет назад: буду жить под одной крышей только ради детей. Скрепя сердце буду играть роль хозяйки дома. Зачем вы понуждаете меня всякий раз повторять это? Кажется, я пока что исправно играю свою роль...

– Пока что... Пока...
– У Желябужского покривился рот.
– Вы, что же, кого-нибудь присмотрели... Успели?.. Но на роль Анны Карениной вы не годитесь.

– Я, к вашему сведению, никого не присматриваю. Но вы от меня уже слышали... Могу еще повторить: "Если полюблю кого-нибудь - вам первому скажу об этом". Вам этого недостаточно?

– Сверх всяких мер! Осчастливлен откровенностью!
– Желябужский манерно поклонился.
– Но, так или иначе, я еду в Петербург. Приказ о прицепке моего служебного вагона отдан. И будет весьма неудобно, если вы...

– "Ах, боже мой! Что станет говорить княгиня Марья Алексевна!"

– Хотя бы и так. Я дорожу мнением общества. И я решил пригласить в свой вагон Станиславского и Немировича. Вас это устраивает?

– Да. При наличии отдельного купе.

После затянувшегося объяснения у Марии Федоровны все валилось из рук. Клала в чемодан то, что совсем не нужно, и забывала самое необходимое. Приходилось выбрасывать и начинать все сначала.

А ведь ее могли оторвать. С минуты на минуту. В последний день непременно придут званые и незваные. И Мария Федоровна настороженно прислушивалась - не донесется ли из передней звонок. Желанных посетителей из числа тех, кому позволено входить без доклада, она узнала бы по звонку.

Но в доме было тихо. Юра - в гимназии, Катюшу занимает гувернантка. Старый лакей Захар, похоже, дремлет в кресле.

Наконец послышались звонки. Три коротких. Это - Дядя Миша, студент из ставропольских казаков, участник одного тайного кружка, куда ей доводилось хаживать с ним. Его все в доме знают как репетитора, нанятого для Юры.

Вон уже слышны широкие, твердые и уверенные шаги. Его? Есть еще один человек с такой же походкой, но... Взглянула на часы: нижегородский поезд еще не пришел. Это - Дядя Миша. Ну и хорошо. Он, конечно, с новостями. Перед отъездом важно знать, что происходит в мире подлинных друзей, имена которых пока что остаются для нее неведомыми. Быстрым движением руки проверила, на все ли пуговицы застегнут халат, накинула на плечи пуховый платок и встретила студента в гостиной. Он, сутуловатый, курчавый, вошел не раздеваясь. Явно мимоходом. Хотела распорядиться, чтобы подали кофе, отказался:

– Я завтракал.

– Студенту и второй завтрак никогда не лишний.
– Понизила голос до полушепота: - Принесли?

Дядя Миша пожал плечами:

– Юре - книгу.

– А мне?
– Взяла книгу, перелистала, заглянула под корешок.
– Пусто. Ни листочка нет? А я жду второй номер "Искры".

– Был у Грача*. Говорит, о втором номере пока ничего не слышно.

_______________

* Николай Эрнестович Бауман, один из первых агентов "Искры".

– А что в университете?

– Бурлит, как проснувшийся вулкан. Вот-вот лава выльется на улицу.

– Если понадобится помощь, как-нибудь сообщите.

Задребезжал звонок, долгий, незнакомый.

Мария Федоровна вернула книгу, сказала громко:

– Отнесите к Юре в комнату.
– Многозначительно прищурила глаза: Переждите или... На всякий случай до свиданья.

Дядя Миша знал: можно проскользнуть в пустой домашний кабинет Андрея Алексеевича, оттуда есть выход в его служебную половину дома. Там парадная дверь на другую улицу.

Едва он успел скрыться, как Захар внес на серебряном блюдечке визитную карточку и поспешил добавить:

– Их превосходительство!.. Дмитрий Федорович!.. Не прикажете ли позвать Андрея Алексеевича?

– Не надо беспокоить тайного советника, - донесся знакомый голос обер-полицмейстера Трепова, и между бархатных портьер блеснули генеральские эполеты.
– Я только засвидетельствовать мое почтение.

– Ах, извините, Дмитрий Федорович!
– Андреева поплотнее запахнула платок, наброшенный на плечи.
– Я по-домашнему... Сейчас оденусь.

– Мне положено извиняться за такой ранний визит Не мог проехать мимо. Счел своим долгом.

Когда Мария Федоровна снова вышла в гостиную, Тренов щелкнул каблуками, поцеловал протянутую руку:

– Очень рад, что застал вас, прелестная, дома. У вас перед отъездом хлопоты и хлопоты. Я, как вы знаете, большой поклонник вашего дарования, искренне желаю вам в стольном граде самого блестящего успеха. Верю в него. Не преминул бы приехать и насладиться чародейством вашего артистического таланта...