Я обожал слова "гранат", "марево", "брюзга", "червоточина", а особенно"рукоять"; и часто, оставаясь наедине с собою, я повторял их, потому что они ласкали мой слух.

Так вот, в речах дяди попадались совсем новые, пленительные слова: "дамасская сталь", "антология", "филигрань", или величественные: "архиепископский", "полномочный".

Когда в потоке его слов всплывал такой трехпалубный корабль, я поднимал руку и просил объяснений, в чем дядя Жюль никогда мне не отказывал. Вот тогда-то я впервые понял, что прекрасно звучащее слово всегда таит в себе прекрасный образ.

Отец и дядя поощряли мою страсть, она казалась им добрым предзнаменованием, и однажды даже сами подарили мне слово "антиконституционно", хоть и не употребили его в разговоре (оно было первым их даром), сказав, что это самое длинное слово во французском языке. Им пришлось записать мне его на счете бакалейщика, который случайно оказался в моем кармане.

Я с большим трудом уместил новое слово на листке своей записной книжки и каждый вечер, в постели, твердил его; но только спустя несколько дней совладал с этим монстром, решив при случае им воспользоваться, если когда-нибудь, через много времени, невесть когда, я вынужден буду опять ходить в школу.

* * *

К 10 августа каникулярные радости прервала на целые полдня гроза, которая, как и следовало опасаться, породила диктовку.

Дядя Жюль читал газету в кресле у застекленной двери. Поль, на корточках в темном углу, играл один в домино, то есть, размышляя и советуясь с самим собою вслух, клал наудачу одну костяшку за другой. Мать шила у окна. Отец, сидя за столом, усердно точил перочинный нож на черном бруске и громко диктовал мне, несколько раз повторяя одно и то же предложение, какую-то непонятную историю.

Это была нудная притча Ламенне23, в которой рассказывалось о похождениях кисти винограда.

Отец семейства сорвал ее в винограднике, однако ж не съел, а, взявши с собой в Родной дом, преподнес Матери семейства. Она же, растроганная до глубины души, отдала ее потихоньку Сыну, который, не сказав никому ни словечка, отнес ее Сестрице. Но и та не притронулась к винограду. Она дождалась прихода Отца, который, увидев в своей тарелке возвратившуюся к нему кисть винограда, возвел глаза к Небу и заключил в объятия все свое Семейство.

Здесь кругосветное путешествие кисти винограда кончалось, и я было задумался над тем, кто же ее съел, как дядя Жюль, сложив газету, сказал торжественным топом:

– Вот страничка, которую ты должен был бы выучить наизусть.

Я был возмущен этим пожеланием - мало, видите ли, я учу наизусть!
– и спросил:

– Это почему еще?

– Ну как же, - ответил дядя, - неужели тебя ничуть не тронули чувства, вдохновлявшие этих скромных крестьян?

Я молча грыз кончик своей вставочки с пером и глядел в окно, за которым лил дождь, покрывая черным лаком ветки смоковницы.

Дядя Жюль настойчиво добивался ответа:

– Почему же эта виноградная кисть обошла все семейство? Он смотрел на меня глазами, полными доброты. Мне захотелось доставить ему удовольствие, я напряг свои мыслительные способности, сосредоточившись на этой проблеме, и вдруг меня осенило:

– Потому что ее побрызгали купоросом!, Дядя Жюль уставился на меня, стиснув "зубы, и весь побагровел. Он хотел что-то сказать, но от негодования у него даже дух захватило. Тщетно выдавливал он из себя какие-то гортанные звуки, не в состоянии произнести что-нибудь членораздельное. Затем, привстав со стула и воздев руки к небу, он в исступлении проговорил:

– Вот! Вот! Вот!

Это троекратное "вот" вылетело точно пробка из закупоренной бутылки, и дядя Жюль наконец разразился:

– Вот плоды безбожного воспитания школы! Величайшие достижения христианской любви он объясняет страхом перед медным купоросом! Ведь этот ребенок не чудовище, но то, что он ответил, причем вполне непосредственно, просто чудовищно! Подумайте, дорогой Жозеф, какая огромная и страшная ответственность на вас падает!

– Да будет вам, Жюль, - вмешалась мама, - он же сказал это в шутку!

– В шутку?
– вскипел дядя.
– Это было бы еще хуже! Я предпочитаю думать, что он не совсем понял мой вопрос. И он обратился ко мне:

– Слушай хорошенько. Если бы ты нашел прекрасную, изумительную, единственную в своем роде кисть винограда, ты бы отнес ее матери?

– О да!
– искренне ответил я.

– Браво!
– воскликнул дядя.
– Вот слово, сказанное от души!

И, обратясь к моему отцу, он добавил:

– Я счастлив, убедившись, что, хоть вы и внушаете ему ужасный материализм, он нашел в своем сердце заповедь божью и сохранил бы виноградную гроздь для матери!