Дядя собрал их и приладил с умопомрачительной быстротой, затем, глянув на ружье, воскликнул:

– Господи! Да это пищаль!

– Почти, - ответил отец.- Но, кажется, ружье бьет метко.

– Это не исключено, - сказал дядя.

Приклад ружья не украшала резьба, и лак с него сошел; гашетка не была никелированной, а огромные, неуклюжие курки словно ковал кузнец. Я чувствовал себя несколько униженным.

Дядя Жюль открыл затвор и с задумчивым видом его рассматривал.

– Если только это не какой-нибудь неизвестный мне калибр, то это, должно быть, номер двенадцатый.

– Да, - подтвердил отец.
– Я купил гильзы для номера двенадцатого.

– Конечно, с затравочным стержнем?

– Именно.
– Он вытащил из картонки два-три пустых патрона и протянул дяде.

Из их медных колпачков торчали маленькие гвоздики без шляпки. Дядя вложил один патрон в ствол ружья.

– Ствол немного раздался, но это действительно двенадцатый калибр со стержнем... Эта система давно уже вышла из употребления, она представляет некоторую опасность.

– Какую же?
– спросила мама.

– Ничтожную. Но все же опасность есть. Видите ли, Огюстина, собачка, ударяя по этому медному гвоздику, воспламеняет порох заряда. Но этот гвоздик-то наружный, он ничем не защищен: он может получить и удар извне.

– Например, каким образом?

– Например, если патрон выскользнет из пальцев охотника и, падая, ударится оземь медным гвоздиком, то он может взорваться у ваших ног.

– Ну, это но смертельная опасность, - успокаивал маму Жозеф.
– Да и никогда я не выроню из рук патрона.

– А мне довелось видеть вот такой случай, - начал дядя.
– Произошло это, когда я был очень молод, еще во времена пистонных ружей, ружей с затравочным стержнем. Председатель Общества охотников Беназет был до того толст, что ночью вы бы издали приняли его за бочку. А чтобы сделать для него пояс с патронташем, пришлось сшить два вместе. Однажды после обильного охотничьего завтрака господин Беназет оступился на лестнице и пересчитал сверху донизу все ступеньки - вместе со своим патронташем. А патронташ-то был набит патронами с затравочным стержнем... Так вот, пальба поднялась такая, словно стрелял целый взвод. И, сколь это ни прискорбно, я должен доложить вам, что он помер.

– Жозеф, - сказала мама, побелев как мел, - надо купить другое ружье, иначе я не пущу тебя на охоту!

– Да полно тебе!
– засмеялся отец.
– Во-первых, я но похож на бочонок; во-вторых, не буду председательствовать на "обильном охотничьем завтраке" в стране великих винохлебов: я убежден, что, когда господин Беназет взорвался, из него забил мощный фонтан красного вина!

– Вполне возможно, - смеясь, согласился дядя Жюль.
– Кроме того, Огюстина, могу вас заверить, что это пока единственный в своем роде несчастный случай. И, порывисто встав, он вскинул папино ружье.

Мама крикнула:

– Марсель, стой на месте! Не шевелись!

Раз пять-шесть повторил дядюшка свой маневр, прицеливаясь то в стенные часы, то в висячую лампу, то в подставку для вертела. Наконец он произнес свой приговор:

– Ружье очень старое и весит на три фунта больше обычного. Но оно удобно в руке и плотно примыкает к плечу. По-моему, отличное оружие!

Отец просиял и но без гордости оглядел аудиторию.

Но дядя внес одну поправку:

– Если все-таки оно не взорвется.

– Что?!
– в ужасе спросила мама.

– Не пугайтесь, Огюстина, мы обследуем его всячески и пробные выстрелы дадим, привязав к гашетке бечевку. Если оно взорвется, Жозеф останется без ружья, зато сохранит правую руку и глаза.

Он снова осмотрел затвор и сказал:

– Может статься, что под воздействием несколько более сильного заряда оно изменит свой калибр и превратится в ружье на уток. В общем, завтра все выясним. А сегодня будем готовить боеприпасы!
– И дядя Жюль по-военному скомандовал: - Погасить всюду в доме огонь! Опасность представляет даже эта керосиновая лампа!

Обернувшись ко мне, он добавил:

– С порохом не шутят!!

Перепуганная мама побежала на кухню заливать водой угольки, еще тлевшие в печке. Тем временем отец проверил, не течет ли керосиновая лампа и прочно ли она подвешена.

Для тетушки, по-видимому, эта опасная процедура была не внове; она поднялась к себе наверх кормить братца Пьера я больше не вернулась.

Мать села в двух метрах от стола; я стал впереди, у маминых колен, решив, что в случае взрыва заслоню ее своим телом.