– Что-нибудь неладно? Что именно?

– Будто вы не знаете!
– возразил Вадим. Дерзко. И даже ладони засунул в карманы джинсов, но сейчас же вынул их обратно.
– Я к вам два месяца пробиваюсь. Легче к президенту попасть на прием.

Сэнсей перестал благодушно улыбаться.

– Да. К президенту легче. Но ведь вы пробились? Слушаю вас.

– Да чего уж теперь слушать, - продолжал дерзить Вадим.
– Поздно уже!

– Вот как? Поздно?

– Поздно.

– То есть я - могу быть свободен?

– Да ради бога! Вы же всегда свободны. У кого сила, у того и свобода.

– Благодарю вас, - сказал сэнсей кротко, и это была жутковатая кротость. Ледяная. От этой кротости мороз шел по коже. По крайней мере, у Роберта. А этот дурак молодой словно не видел ничего и не слышал: руки судорожно по швам, кулачишки сжаты, большие пальцы по-детски оттопырены сейчас ляпнет что-нибудь такое, что его тут же и выдворят. Как Ядозуба в свое время выдворили - разом и навсегда. Роберт с лязгом уронил в мойку самый большой (разделочный) нож, но это ни черта не помогло. Истерика уже накатила.

– А это уж как вам будет угодно!..
– выкрикивал Вадим в запале, не видя ничего и не слыша.
– Вы ведь всегда в стороне!.. И при этом всегда правы, правильно? Мы ведь при вас только кормимся... вы нас прикормили, видите ли, и мы при вас теперь состоим...

(Что за чушь несет этот оборзевший кретин? Что он имеет в виду и каким местом думает?..)

– ...А вы - на горе! Вы всегда на горе! Со скукой наблюдаете коловращение жизни. Мы тут все коловращаемся, как проклятые, а вы изволите наблюдать!...

– ...А мы ведь - голые, мы без шкуры даже, с нас шкуру это самое коловращение содрало. Ничего! Поколовращаемся и новую нарастим! Так ведь, по-вашему?.. Боги молчат, - значит, не возражают. Ведь искусство есть всегда беспощадный отбор озарений...

– ...А вы знаете, каково это, когда тебя отбирают? Когда ты один-одинешенек, и никто тебе не поможет - ни друзья, ни родственники, ни учитель, на которого надеешься, как на самое последнее?..

– Знаю, - серьезно сказал сэнсей, и Вадим замолчал и только всхлипнул, словно бы от отчаяния.

– "Иди один и исцеляй слепых, - процитировал сэнсей (вполне серьезно, совсем без иронии, которая оказалась бы здесь вполне уместна), - чтобы узнать в тяжелый час сомненья учеников злорадное глумленье и равнодушие толпы..."

Вадим молчал, но кулаки его вдруг разжались, и руки повисли свободно.

– Пойдемте, Вадим, - сказал ему сэнсей.
– Я вас понял, но надо все это обсудить спокойно. По возможности не стоя, а сидя... Мы не очень надолго, сказал он Роберту.
– На полчасика. Извините.

И они ушли, оба: сэнсей, легкий как одуванчик, а Вадим следом за ним, - уже ссутулившись, уже покорно, - вялый, словно сдувшийся воздушный шарик. Связь с кабинетом была включена, можно было повернуть верньер и услышать, о чем они там говорят, но Роберт не стал этого делать. Воображение у него всегда было жиже памяти, и представлял он себе только, как Вадим валяется в ногах, просит прощения за грубости и дерзости и умоляет помочь, а сэнсей сидит над ним словно Будда и изрекает свои коаны. Чтобы уничтожить эту малопривлекательную картинку, он ожесточенно принялся за картошку, потом за морковку, а потом стал вскрывать консервы с горбушей в собственном соку. Картинка исчезала, снова появлялась, снова затуманивалась, никак от нее не удавалось избавиться, а потом вдруг включилась громкая связь, и сэнсей сказал:

– Вадим уходит. Проводите его, пожалуйста, Робин.

Он уменьшил газ под кастрюлькой и пошел провожать. Вадим уже натягивал серые свои отсырелые кеды, упершись задом в стену, лицо у него от неудобной позы было красное, он пыхтел, но не выглядел ни жалким, ни убитым. Более того - он выглядел довольным. И слава богу. К черту подробности! Жертв и разрушений нет - о чем еще может в этом мире мечтать мирный обыватель, не претендующий на управление историческими процессами?.. И все-таки он не удержался.

– Ну? Поговорили?

– Если можно так выразиться, - отвечал Вадим, с трудом разбираясь, где у штормовки зад, где перед,

– И что он тебе сказал?

– Напоследок?

– Давай - напоследок.

– "Ты обрел мой костный мозг".

– Понятно. А перед этим было объявлено: "Время настало. Почему бы тебе не сказать, чего ты достиг?".

– Да, что-то в этом роде. Только он никому не говорит "ты". Даже мне.

– Это не он. Это Бодхидхарма. Мы последнее время увлекаемся дзэн буддизмом.