Пир на том и кончился. Все разошлись.

Цзинцзи так и не пришлось разделить утехи с Цзиньлянь. Они пощебетали, как иволги. Мотылек едва лишь коснулся цветка. Удрученный неудачей, Цзинцзи направился к себе во флигель.

Да,

Тому свидетельством романс на мотив «Срываю ветку корицы»:

Хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.

Так вот, посуетилась У Юэнян с Ли Цзяоэр, Гуйцзе, Мэн Юйлоу, Ли Пинъэр, Сунь Сюээ, Пань Цзиньлянь и падчерицей и, как разбитая, легла у себя в спальне. Она проснулась, когда уже начали отбивать ночные стражи, и решила послать Сяоюй к Ли Пинъэр.

– Иди узнай, успокоился ли Гуаньгэ, – наказывала она. – Пусть кормилица как следует за ним смотрит и уложит спать. Надо, чтобы ребенок успокоился и не плакал. Скажи кормилице, пусть на кровати и поужинает. А то опять оставит его одного.

– От моего имени поблагодари матушку, – говорила горничной Пинъэр. – Скажи, только успокоился. То плакал, а то дрожал. Вот только что у кормилицы на руках уснул. А лобик горячий. Жуи и пошевельнуться боится. Потом я у нее возьму, дам ей поужинать и во двор сходить.

Сяоюй доложила хозяйке.

– Сами они плохо смотрят, – отозвалась Юэнян. – Как это так! Уйти, а ребенка под деревом оставить. Сперва дали напугать, а теперь спохватились. Доведут они ребенка!

Юэнян умылась и легла спать, а наутро первым делом послала опять Сяоюй справиться о Гуаньгэ.

– Спроси, спал ли он ночью. Скажи, матушка, мол, позавтракает и сама придет.

– Воду скорее неси! – торопила Пинъэр горничную Инчунь. – Мне умыться надо, а то сейчас матушка Старшая придет.

Инчунь бросилась за водой, а Пинъэр тем временем кое-как причесалась и продолжала торопить горничную.

– Чай поставила? – спрашивала Пинъэр. – Зажги в комнате «аромат успокоения».

– Матушка Старшая прибыли, – неожиданно доложила Сяоюй.

Пинъэр стремглав бросилась ей навстречу.

Юэнян направилась прямо к постели кормилицы.

– Пугливый ты мой крикунчик! – гладя по головке ребенка, приговаривала Юэнян. – Ты уж маму-то свою родную не пугай!

Гуаньгэ вдруг опять залился навзрыд. Юэнян поиграла с ним, и он успокоился.

– Ведь у меня своих детей нет, – обратилась Юэнян к кормилице Жуи. – Он – все наше потомство. Смотри, береги его! Как зеницу ока береги!

– Как же не смотреть, матушка! – воскликнула Жуи. – Смотрю в оба.

– Прошу вас, матушка! – пригласила хозяйку Пинъэр. – Присаживайтесь, выпейте чайку!

Юэнян села.

– Сестрица! – обратилась она к Пинъэр. – Погляди, у тебя и прическа сбилась.

– Это все он, горе мое! – поясняла Пинъэр. – Причесаться как следует не даст. Вот и ходишь людям насмех. А с вашим приходом, матушка, я и совсем забегалась. Пучок кое-как заколола. Уж не осудите, прошу вас.

– Полюбуйтесь, какая несчастная! – шутила Юэнян. – Свою же кровь и плоть горем называет. А я бы такое горе только и лелеяла, да нету.

– Да это я к слову, – говорила Пинъэр. – Если б его не терзали все эти недуги… А то ведь двух дней спокойно не поживешь. То тогда на кладбище барабана испугался, то вот тут цирюльник напугал, теперь кот… У других посмотришь, дети так и растут, а этот что былинка. Того и гляди сломится.

Юэнян пошла. Пинъэр последовала было за ней.

– Не провожай, не надо! – остановила ее Юэнян. – Ступай за сыном лучше смотри.

Пинъэр вернулась к себе, а Юэнян вдруг заслышала за стенкой разговор. Она украдкой встала и стала прислушиваться, потом заглянула в щелку. У перил стояли Цзиньлянь и Юйлоу.

– До чего ж старшая сестра свое достоинство роняет, – услышала Юэнян приглушенный брюзгливый голос. – У самой нет сына, так к чужому бегает. И к чему, спрашивается, угождает, к чему подлизывается, в дружбу втирается? У каждой, по-моему, своя судьба, и незачем заигрывать. Сын вырастет – все равно одну мать свою родную почитать будет, а не тебя ж.