– Ну ладно уж! Так и быть! – заключил Симэнь и пошел довешивать недостающие два десятка лянов. Дайаню было велено выносить серебро.

Ли Третий и Хуан Четвертый давно ждали рядом, у соседа. Едва Ин Боцзюэ подал знак, они бросились к Симэню. Первым явился Се Сида, за ним с поклонами шли подрядчики. Симэнь ответил на их приветствия.

– В прошлый раз, сударь, вы оказали нам великую милость, – наперебой говорили они. – Мы все еще не получили денег, поэтому и вышла небольшая задержка. А теперь Дунпинское управление заключает контракт на поставку двадцати тысяч коробок благовоний. Осмеливаемся просить еще пятьсот лянов. Пособите, сударь, в неотложном деле, умоляем. Как выручим серебро, все до медяка вернем и с процентами.

Симэнь велел Дайаню принести из лавки безмен и позвать зятя Чэня. Первым делом перевешали двадцать пять слитков от Сюя, потом свои две с половиной сотни лянов. Серебро было вручено Хуану Четвертому и Ли Третьему. Подрядчики долго рассыпались в благодарностях, потом откланялись и удалились.

Симэнь оставлял Ин Боцзюэ и Се Сида, но тем не сиделось на месте. Посредники жаждали погреть руки на деньгах, добытых Хуаном и Ли.

– Нас дела ждут, – нарочно сказал Ин Боцзюэ, и оба поспешно откланялись.

Дайань и Циньтун хотели было задержать Боцзюэ с намерением тоже поживиться, но тот только рукой махнул:

– У меня сейчас нет. Знаю. Потом получите.

Только эти проходимцы скрылись из виду, вошел Шутун и вручил ответные визитные карточки смотрителя Хуана и управляющего Аня.

– Их сиятельства сперва отказывались принять подарки, – объяснял Шутун. – Извинялись за причиненное беспокойство, потом все-таки приняли и просили передать вам, батюшка, самую сердечную благодарность. Мне два конверта с вознаграждением прямо-таки силой сунули.

Симэнь велел Шутуну чаевые оставить себе, а носильщиков отблагодарить и отпустить.

День клонился к закату. Стали зажигать фонари, и Симэнь пошел к Юэнян.

– Ты, кажется, приходила меня будить? – обратилась Юэнян к Сяоюй, когда Симэнь вошел в комнату и сел. – А я спала. Не слыхала, как ты звал.

– Вот я опять здесь, – говорил Симэнь. – Знаю, ты мной недовольна.

– С чего это ты взял? – удивилась она и велела горничной заварить чай и подать ужин.

Симэнь осушил несколько чарок вина. Он пил целый день, и ему хотелось только спать, но умащенный мазью чужеземного монаха, он был готов к сражению.

– Этот негодный монах со своими диковинными средствами и перепугать может, – заметила она, а про себя подумала: «Ты принял снадобье монаха, а я – монахинь. Теперь мне наверняка улыбнется счастье».

Симэнь давно не навещал Юэнян, и ему особенно захотелось доставить ей удовольствие. Они легли. Ночь прошла в утехах любви. Они проспали до самого обеда.

– Помнишь, Старшая спрашивала, когда будет день жэнь-цзы? – обращаясь к Юйлоу, сплетничала тем временем Цзиньлянь. – Это она про счастливый день узнавала, чтобы мужа на ночь заманить. Видишь, так оно и вышло.

– Да будет уж тебе! – засмеялась Юйлоу.

Появился Симэнь, и Цзиньлянь остановила его.

– Кто это так рано ложится и до самого обеда нежится, а? – говорила она. – Смотри, солнце уж к заходу готовится. А ты куда спешишь?

Своим заигрыванием Цзиньлянь распалила Симэня. Он будто не замечал Юйлоу, и она пошла к себе. А Симэнь и Цзиньлянь подходили все ближе к кровати, пока не легли, отдавшись утехам.

Чуньмэй подала кушанья, и они сели за стол, но не о том пойдет речь.

Юэнян два дня не навещала Гуаньгэ – с тех пор, как услыхала, что про нее наговаривает Цзиньлянь. И вот, в ее покоях неожиданно появилась Пинъэр.

– Ребенок день и ночь плачет, – начала она. – Озноб его замучил. Не знаю, что и делать.

– Сложа руки не сиди! – советовала Юэнян. – Возожги благовония, помолись о здравии младенца. А то закажи молебен с принесением благодарственных жертв. Все немного полегчает.

– В прошлый раз, когда у младенца был жар, я обреклась отслужить молебен Духу-покровителю городских стен и Духу земли, [780] – говорила Пинъэр. – Вот теперь и надо исполнить обет.

– Вот-вот, – поддержала ее Юэнян. – Только прежде посоветуйся со старой Лю. Что она скажет.

Пинъэр хотела было идти.

– Почему я, думаешь, не заходила проведать Гуаньгэ, а? – спросила Юэнян. – В прошлый раз выхожу я от тебя и у ширмы в крытой галерее слышу такой о себе разговор Пань Цзиньлянь с Мэн Юйлоу: «Сама, – говорит Цзиньлянь, – своего сына не заимела, а теперь к чужому подлизывается». Такое она наговорила, что я целый день сама не своя ходила. Даже аппетит пропал.

– Вот негодница, смутьянка! – возмущалась Пинъэр. – Я вам так благодарна за вашу заботу, а что она влезает, воду мутит?