Шрифт:
– Ты это про себя помни, а ей, смотри, ни звука! – предостерегла Юэнян.
– Разумеется! – заверила ее Пинъэр. – То-то мне Инчунь рассказывала: выходит, говорит, матушка, а Цзиньлянь с Юйлоу стоят и судачат. Потом, говорит, меня увидали и сделали вид, будто кота ищут.
Пока они говорили, в комнату вбежала запыхавшаяся Инчунь.
– Матушка, скорей! – крикнула она. – У Гуаньгэ глазки закатились, изо рта пена пошла.
Ошеломленная Пинъэр слова вымолвить не могла. Насупив брови, едва сдерживая слезы, она бросилась к себе. Юэнян послала Сяоюй сказать Симэню.
Кормилица Жуи сидела белая, как полотно. Не успели оглянуться, как появился Симэнь. Взглянув на полуживого сына, отец тоже всполошился.
– Беда! – воскликнул Симэнь. – Что с ним? Почему так плохо смотрите? Доведут ребенка, потом меня зовут. Что теперь делать? – Указывая пальцем на Жуи, Симэнь продолжал: – Ты ж кормилица! Как же ты смотришь за ребенком, а? Если что случится, я из тебя отбивную сделаю. Так и знай!
Испуганная Жуи не решилась и рта открыть. Слезы брызнули у нее из глаз.
Пинъэр тихо плакала.
– Слезами сыну не поможешь! – говорил Симэнь. – Надо будет позвать гадателя Ши Нагревателя черепах. Пусть прокалит черепаший панцирь и определит счастливые и несчастливые линии, [781] а там посмотрим.
Симэнь позвал Шутуна, вручил ему визитную карточку и велел тотчас же привести гадателя Ши Нагревателя черепах.
Появился гадатель. Пока Чэнь Цзинцзи угощал его чаем, Циньтун с Дайанем зажгли свечи и благовония, припасли ковш чистой воды и приготовили стол.
781
См, примеч. к гл. XLVI.
Вышел Симэнь. Гадатель с черепашьим панцирем в руках, воздев очи к Небу, сотворил молитву, поклонился хозяину и вошел в залу. Там он положил черепаший панцирь на стол, обеими руками умастил его снадобьем и поджег, а сам выпил еще чашку чаю. Симэнь сидел рядом. Послышался треск. Гадатель взглянул на панцирь, немного постоял и продолжал молчать.
– Добро или зло предвещает? – поинтересовался Симэнь.
– А в чем дело? – спросил гадатель.
– Сын у меня младенец болеет, – отвечал Симэнь. – Что же предвещают знаки великого символа? [782]
782
Великие символы (да-сян) – мантические образы и истолкования взятых в целом гуа, то есть гексаграмм или триграмм, в отличие от малых символов (сяо-сян) – образов и истолкований их отдельных черт (яо). Такие же названия – «Великие символы» и «Малые символы» – носят комментирующие гексаграммы тексты, входящие в первоисточник гуа, классический трактат «Чжоуские перемены» (или «Книга перемен»). В описываемой гадательной процедуре, как и ранее, в случае с Бессмертным У, специальные термины «гуа» («три-, гексаграмма»), «яо» («черта»), «сян» («символ») и др. употребляются в более широком мантическом омысле, порой далеко уходящем от изначального. В частности, «великим символом» здесь называется сам пракаленный черепаший панцирь, а «чертами» – появившиеся на нем от огня трещины, то есть «счастливые и несчастливые линии».
– Великий символ ныне не предвещает ничего страшного, – отвечал гадатель. – Правда, и в грядущем недуг будет не раз повторяться. Излечить полностью не удастся. Когда родители гадают о своих детях, черты, символизирующие потомство, не должны быть смутными. Вот можно видеть, как черты Красной птицы. [783] символизируют великое движение. Стало быть, предрекают поклонение духам в красном облачении, Духу-покровителю городских стен и иже с ними. Надо будет забить и принести им в жертву свинью и барана. Потом возьмите три чашки похлебки и вареного риса, мужскую и женскую фигурки вредоносов, поместите их в плетеную ладью и пустите на юг [784]
783
Красная птица (хун-цюэ) – обозначение южного квадранта неба, дух и символ юга, лета, огня, верха. Применительно к прокаленному и ориентированному по странам света черепашьему панцирю речь может идти о линиях, относящихся к югу или верху.
784
Гадатель предлагает проделать обычную экзорцистскую процедуру, то есть изгнать бесов болезни, представлненных в виде двух ранящих младенца существ, мужского и женского пола, которых следовало изготовить из соломы или бумаги. «Сплавление» их на юг соответствует пространственному значению проявившейся в гадании Красной птицы.
Симэнь вышел проводить гадателя и дал ему цянь серебра. Тот долго рассыпался в благодарностях, угодливо изогнувшись, как креветка, и ушел.
Симэнь направился к Пинъэр.
– Гадатель Ши Нагреватель черепах вещал, – начал Симэнь, – что, согласно великому символу, недуг будет и дальше мучить младенца. Чтобы предотвратить повторные приступы, надо принести жертвы почтенному Духу-покровителю городских стен.
– Я давно обрекалась, – говорила Пинъэр, – да от ребенка не отойдешь. Так до сих пор и не исполнила обет.
– Вот и исполни, – заключил Симэнь и кликнул Дайаня. – Ступай и позови Цяня Слюнявого, возжигателя жертвенных денег.
Дайань пошел за Цянем, а Симэнь остался у Пинъэр.
– Сынок! – причитала Пинъэр, наклонившись над Гуаньгэ. – Я ради тебя устрою жертвоприношение духам, а полегчает, возблагодарю Небо и Землю.
И что бы вы думали?! Гуаньгэ закрыл глазки и, склонив головку, заснул.
– Вот странно! – воскликнула Пинъэр. – Только я решила духам жертвы принести во здравие Гуаньгэ, он и успокоился.
У Симэня будто камень от сердца отвалило. Юэнян тоже сильно обрадовалась и послала Циньтуна за старой Лю.
Старуха Лю, сильно ковыляя, чуть не бегом бросилась к младенцу. Симэнь ей не слишком-то поверил, но кого ни позовешь ради любви к сыну.
Старуха первым делом зашла в кухню и принялась ощупывать очаг.
– Видно, спятила старуха, – засмеялась Инчунь. – Ей бы ребенка осмотреть, а она в печь полезла.
– Много ты, рабское отродье, понимаешь! – заругалась на нее старуха. – Держи уж лучше язык за зубами! Я, посчитай-ка, на сколько годов старше тебя, а? А что ни год – триста шестьдесят дней будет. Нечисть, ее и на дороге остерегаться подобает, а уж в трубу-то она первым делом забирается.