– Никогда не думала, что полюблю такого дурака, что такие вообще бывают, - шептала она.
– Ты даже не представляешь, как я тебя люблю.

* * *

Самолет шел на снижение в кромешной мгле, и Горлов увидел огни аэродрома только после приземления. Свет прожекторов был тусклым, казалось, что он не разгоняет, а, напротив, сгущает тьму. Перед уходом моряки долго прощались и, оставив адреса с телефонами, взяли с Горлова обещание приехать на охоту, когда сможет.

– В любое время! Наш пароход списывают, мы теперь долго на суше будем, - прохрипел моряк, которого звали Толей. С опухшим от насморка носом и красными, слезящимися глазами он выглядел совсем больным.

Они ушли, а Горлов остался на месте, как велела Лариса. Салон опустел, и в нем погасили лампы, включенным осталось только стояночное освещение. Аэродромные рабочие выносили какие-то ящики, из открытых люков задувал ледяной воздух.

Через полчаса Лариса освободилась, и они вместе вышли из самолета. По взлетному полю заметала сухая поземка, мороз кусал лицо, а до здания аэропорта было с полкилометра.

– Ты уверена, что меня пустят в гостиницу?
– спросил Горлов.
– На всякий случай возьми деньги.

– Милый, не беспокойся, я все устрою. А деньги тут никому не нужны, им свои тратить некуда - здесь же Север!
– отворачивая лицо от ветра, ответила Лариса.

Наконец они добрались до гостиницы - ветхого домишки с одним единственным фонарем над дверью. Пока Лариса шепталась с дежурной, Горлов, чтобы согреться, прислонился к батарее отопления.

– Все в порядке, нам дали "люкс", - сказала Лариса.
– Повезло с погодой - нет задержек, иначе ночевать пришлось бы в общей комнате.

Они поднялись на второй этаж и прошли до конца длинного, полутемного коридора. Горлов с трудом отомкнул дверь, за которой был тамбур с покосившейся вешалкой и комнатка, где едва помещались две кровати с тумбочкой между ними, журнальный столик на трех ножках, и две расшатанные табуретки.

– А удобства в коридоре, - виновато сказала Лариса.
– Не закрывай дверь, мне нужно...

Она не договорила. Горлов прижал ее к себе и, не разбирая, стал целовать ее лицо и голову.

– Нет, нет, подожди!
– она слабо охнула, попытавшись высвободиться, но он наконец нашел ее губы. Она снова вздохнула и отодвинулась только для того, чтобы он мог снять пальто: сперва с нее, потом с себя.

Он чувствовал смущение и непонятную неловкость, от которых нужно избавиться, и другого способа Горлов не знал, да и не хотел знать.

Не разжимая рук, он медленно подталкивал ее к одной из кроватей, срывая с себя и с нее одежду. Старенькое покрывало полетело на пол, они упали вместе, будто провалились в мягкую, пружинящую глубину.

"Белье совсем сырое, только бы она не простудилась", - успел подумать он, и Лариса обняла его за шею, крепко прижимая к себе. Потом показалось, что от пронзившего освобождения он теряет сознание и услышал ее глухой, задавленный вскрик.

– Сегодня я самая счастливая женщина на свет, - прошептала она после.
– И самая стервозная.

– Почему?
– удивился Горлов.

– Затащила тебя в такую дыру! Здесь между прочим тараканы, совсем недавно клопы с блохами вовсю прыгали. Только заснешь, они тут, как тут. По утрам в самолете весь экипаж чешется. Слава Богу, в прошлом году вывели.

– Хорошо, что нет тарантулов, а на блох и тараканов - плевать, сказал Горлов, прижимая ее к себе. Ее губы были теплыми и едва заметно дрожали.

– Сними все, - попросил он, накрывая ее поднятым с пола одеялом.

– Ты, правда, не сердишься за это убожество?
– спросила она.
– Я понимаю: это не для тебя. Ты - умный и богатый, ты привык к комфорту, но ты был мне так нужен, я не могла больше ждать.

– О чем ты говоришь? То, что с нами - для этого нет слов, нет названия, - говорил он. Ее глаза смотрели будто невидяще, словно затуманены, словно из них вот-вот прольются слезы.

– Погаси свет! Пожалуйста, погаси свет!
– прерывающимся шепотом попросила она.
– Завтра я буду самой несчастной женщиной в мире.

– Почему несчастной?

– Я слишком счастлива сейчас. Это такое счастье, как у чайки, которая первый раз взлетела в небо. Я только теперь поняла, что всю жизнь стремилась к этому. И теперь боюсь потерять, - шептала она, обнимая его все крепче, пока они не стали совсем вместе.

3.7 ТАК ЭТО И ЕСТЬ НЕБО!

Горлов проснулся один от холода и сырости и с трудом разглядел светящиеся стрелки часов - без десяти шесть. Его одежда была аккуратно разложена на соседней кровати. Натянув брюки и рубашку, он вышел искать уборную - на их этаже была только женская, мужская обнаружилась внизу. Он подставил голову под кран, облился из ладоней до пояса и долго растирался отсыревшим вафельным полотенцем размером в два носовых платка. Через все полотно расползся жирный, черный штамп: