– Снимаю шляпу. Даже не ожидал от тебя такой головастости. Это идея! Если сейчас не получится, потом реализуем. Не хрена нам с вагонами связываться, железо само куда надо поплывет. Ладно, вроде договорились! Водитель в твоем распоряжении сколько будет надо, а твою машину подгоним через месяц.

– Забыл: это "девятка" или "шестерка"?
– спросил Горлов.

– Обижаешь! Конечно, "девятка", - удивленно ответил Цветков и, попрощавшись, повесил трубку.

– Ты уже проснулся?
– спросила Нина и, не дожидаясь ответа, обняла мужа.
– Ты вчера так устал, что я решила тебя не будить. У меня все готово, только подогреть...

– Потом, - сказал Горлов и обнимая ее за плечи, повел в спальню.
– До утра еще вагон времени. Вагон и маленькая тележка.

"Теперь, она не станет спрашивать, зачем я сорвался в Мурманск", - с облегчением подумал Горлов, ложась обратно в постель и придвигаясь к жене.

3.11 КАКИХ ТЫ ПТИЦ СЕБЕ ВООБРАЖАЕШЬ?

Еще не проснувшись, Лариса почувствовала, что заболела. Вечером, она почти три часа простояла на холоде, едва соображая, о чем говорят с трибуны. Глаза слезились от ветра, и ломило все тело. Еще хорошо, что у девочек нашлись старые разношенные сапоги. Они были на два размера больше, и она обмотала ноги газетами, чтобы не мерзли. По дороге домой Лариса чувствовала, как ее шатает из стороны в сторону, и в вагоне на нее косились, видимо, принимали за пьяную. Она с трудом дошла от метро, даже не помывшись, легла - думала, что просто устала.

Утром Николая рядом не оказалось, и она не помнила, когда он пришел и приходил ли вообще. Хотелось пить, но в кухне ворчала свекровь и, плеснув на лицо холодной воды, она напилась из-под крана. Потом к ней вбежал Миша.

– Не подходи близко, а то заразишься. Видишь, я заболела, - еле разжимая губы, предупредила Лариса.

– Значит, ты не проводишь меня в школу?
– он остановился у порога, и грустно нахмурился. Иногда Ларисе казалось, что она читает его мысли: все о чем он думал, она могла безошибочно прочитать на лице сына.

– Сегодня не смогу, Мишенька, - ответила она и закрыла глаза: смотреть было больно.

– Выздоравливай скорей, мамочка! Я тебе кое-что покажу, что сам не знаю, - уходя сказал он, и Лариса только слабо кивнула в ответ и будто обвалилась в забытье. Тело казалось сухим и невесомым, будто отдельно летело в жарком и пустом воздухе.

Потом она ощутила на лбу чью-то прохладную руку, будто тронуло ветром.

– Мама!
– сквозь сон произнесла она и открыла глаза.

– Господи, да ты вся горишь, - склонилась над ней свекровь.
– Надо температуру померить.

Через несколько минут она вернулась и, прежде чем поставить градусник, напоила Ларису отжатой в теплую воду клюквой и положила ей на лоб влажное полотенце.

– Спасибо, Евгения Васильевна, - откинувшись на подушку, прошептала Лариса.

– За что спасибо? Давно хотела с тобой поговорить, но тебе все некогда: то на работу опаздываешь, то с Мишей надо заниматься, то устала и голова болит. Разве я тебе зла желаю? Вижу, у вас с Николаем не гладко: и чем дальше, тем хуже. Думаешь, я не переживаю? Ведь он у меня один, как у тебя Мишутка. А ты? Со стороны посмотреть - самостоятельная, гордая, еще моя бабушка говорила: "Фу-ты, ну-ты, ножки гнуты"! Так, ведь, то со стороны! А я вижу: девчонка ты еще, сердце до женского понимания не доросло, ни чуть-чуть, даже ни капельки. Отгородилась ото всех, вроде замужем и вроде в семье, а живешь сама по себе, как одна на белом свете одинешенька. А мой-то Колька к тебе который год мается. И рад бы душой и сердцем, да не знает дурачина, как к тебе подступиться. Может, и характером для тебя слабоват. Ему, чем спорить и на своем настоять, легче от твоих выкрутас голову спрятать, как этот, как страус - недавно по телевизору показывали "В мире животных".

Свекровь ловко перевернула полотенце, и Лариса неожиданно заплакала. Она не знала и не думала почему, но слезы лились сами по себе, будто не завися от ее желания.

– И еще я думаю, не обессудь, что думаю, то и скажу. Чувствую: кто-то у тебя появился. Не хочешь говорить - помолчи, и не надо. Я вранья не люблю, а правда никому не нужна, пусть она при тебе останется. Если, как на духу, то какая баба от мужа хоть раз в жизни не подгуляла? И со мной бывало, - свекровь вдруг улыбнулась, - и не раз, и не два. Володенька мой догадывался, он ведь умный был, ничего не скажешь. Знал, где кулаком об стол хлопнуть, где руку приложить, чтоб в ушах зазвенело, а где промолчать и выждать. Я жизнь прожила, дай Бог всякой, и по себе знаю: мужики хорошее дело, особенно на стороне, чужой мед всегда слаще. Но баба свое знать должна, как дважды два четыре: мужики приходят и уходят, а муж и семья после всего остаются. Давно хотела с тобой выговориться, по-женски, но, вишь, время вышло, пора градусник снимать.

– Спасибо, Евгения Васильевна!
– всхлипывая, сказала Лариса.

– Не нужно мне твое спасибо! Полежи, подумай, может и образуется. А полежать придется - тридцать девять и три! Пойду врача вызывать. Через часик-другой приедут. Раньше по-другому: позвонишь и в пятнадцать минут тут, как тут. Теперь все навыворот повернулось, и Свердловка - уже не та Свердловка*.

– Евгения Васильевна, позвоните, пожалуйста, дежурной. У меня завтра утром рейс на Сыктывкар, скажите, чтоб заменили.

– Позвоню! А тебе спать нужно и питья побольше. Ох и крепко же тебя прохватило. Или это грипп такой привязался?

– Грипп - вряд ли. Скорее всего просто простудилась. Я сапоги в Мурманске потеряла, пришлось в туфельках до самолета добираться, а после нас на митинг отправили.

– То-то я вчера удивилась, в какой рвани пришла. Небось, у кого-нибудь старые взяла?

– Девчонки выручили.

– Чего же домой не заехала?

– Нас после рейса никуда не выпускали, и позвонить было неоткуда.