– Мы как-то проезжали мимо, а когда ты позвонил, я вспомнила и приехала, - она была похожа на небогатую студентку: без косметики, в поношенной куртке из китайской плащевки и вязаной шапочке, на ногах были старые сапоги с оттоптанными каблуками.
– У тебя выпить не найдется? Немного, чтобы не знобило...

– Подожди, сейчас принесу, - сказал Горлов и пошел в подсобку.

– Дай что-нибудь выпить, - попросил он кладовщика.

– Есть коробка шампанского, армянский "Три звездочки", портвейн "Солнечный"...

– А водка?
– перебил его Горлов, решив, что Ларисе нужна именно водка.

– С винтом кончилась, но есть "Московская". Вам поллитру или маленькую?

– Маленькую! Нет! Лучше две. Да скажи чтоб принесли пару чистых стаканов и закусить, - велел Горлов.

Он подумал, что Ларисе будет неприятно видеть посторонних, и дождался продавщицу в коридоре.

– Мы бабы слабые, лучше сразу!
– сказал он, налив треть стакана.

– Как ты догадался? Я и хотела водку. Она, - как бы это сказать? имеет незамедлительное действие.

– Ты - настоящий поэт русских спиртных напитков, - пошутил Горлов, подвигая ей тарелку с колбасой и маринованным перцем.

– Разве ты не знаешь, что я - филолог с высшим образованием?
– через силу улыбнулась Лариса, и Горлов подумал, что ей тяжело заговорить первой.

– Так что случилось? Почему тебя не допустили к полетам?
– наконец спросил он.

– После болезни меня почему-то послали на внеплановое обследование и обнаружили...

– Надеюсь, не ...
– начал было Горлов.

– Подожди, не перебивай! Мне даже с тобой как-то не по себе говорить. Сперва сказали, что рак ...
– она замялась и покраснела, - ... рак женских органов. И направили, но не в нашу больницу, а в Свердловку - я сказала, что там прикреплена.

– И что?
– чувствуя, как обрывается внутри, спросил Горлов.

– Опухоль доброкачественная. Правда, называется все это мерзко: киста яичника.

– Но ведь можно вылечить?

– Операцию не советуют. Говорят, что угрозы нет, но летать нельзя и детей иметь - тоже. Никогда!
– она больше не смогла сдерживаться и заплакала, пряча лицо.

– Налей, пожалуйста, еще, - успокаиваясь, сказала она и вытерла глаза скомканным платком.

– Не верю, что ничего нельзя сделать, - тихо сказал Горлов.

– Прости, что валю свои неприятности.

– А на кого еще? Я же тебя люблю...

– Я знаю, что ты хороший и очень добрый.

– Все равно меня не брошу потому, что я хороший, - попытался пошутить Горлов.

– Я вдруг подумала, что мне даже поговорить не с кем...

– А подруги? Разве у тебя нет хоть одной подруги?
– спросил Горлов.

– Представь, нет. В детстве я дружила с одной девочкой - она жила в соседнем доме, мы вместе гуляли в садике, и наши бабушки тоже подружились. А потом, - мне было лет пятнадцать, - она зашла ко мне в гости и стала все рассматривать и расспрашивать: "Это что, а это откуда?" Я отвечала, а после увидела у нее в глазах такую зависть! Даже не только зависть, а что-то, будто она меня ненавидит, но скрывает. С тех пор я старалась с ней не встречаться и больше никогда никого к себе не звала. Так же, как и родители. У них тоже никогда не было друзей. Знаешь, там, наверху нет равных. Одни ниже - тогда они завидуют и хотят занять твое место, а другие выше - относятся свысока, иногда боятся и вредят от страха. Я с этим выросла. Поэтому подруг у меня нет. Разве что ты - моя лучшая подруга.

– В пробуждении!
– сглотнув комок в горле, сказал Горлов.
– Я твоя лучшая подруга в пробуждении.

– И тебе не будет неприятно со мной спать?

– Господи! О чем ты говоришь?
– воскликнул Горлов.

– Все равно меня не брошу потому, что я хорошая?
– чуть улыбнувшись, повторила она.
– Я тебе так благодарна, ты не представляешь.

– Куда ты поедешь?
– заметив, что Лариса собирается встать, спросил Горлов.

– К тебе и с тобой нельзя. Значит остается одно - укрыться у мамы. Правда, рассказать ей ничего нельзя, но это даже хорошо... Только не провожай, я хочу одна, такси возьму и доеду.

– Я все-таки попробую что-нибудь придумать, - целуя Ларису, шепнул Горлов, но сам не знал что.

3.17 ПО ШАТКОЙ ЛЕСТНИЦЕ, НЕ ГЛЯДЯ ВНИЗ

– Борис Петрович, когда поедем?
– через полуоткрытую дверь спросил Володя.

Горлов посмотрел на часы - было начало десятого.

– Езжай, я сам доберусь, тут недалеко, - сказал он, вспомнив, что обещал встретиться с Рубашкиным.

– Что делаешь?
– спросил Горлов, когда тот снял трубку.

– Читаю книгу, которую ты советовал - и не оторваться. Какое-то странное ощущение, будто сам летаешь, как эта чайка. Я бы все отдал, чтобы так писать. Вот послушай: "Ему показалось, что скала - это огромная кованная дверь в другой мир. Мгновенный удушающий страх, удар и мрак, а потом Джонатан Ливингстон поплыл по какому-то странному, странному небу, забывая, вспоминая и опять забывая, ему было страшно, и грустно, и тоскливо, отчаянно тоскливо..."