– Какое же?

– Кармайкл был настороже. Знал, что дело движется к развязке и наступает решающий момент. У него было особенное чутье на опасность. Как это чутье могло его подвести?

– Те полицейские… – начала Виктория.

– Полицейские пришли потом, с улицы. Думаю, кто-то подал им сигнал. Но никто из них Кармайкла не убивал. Ударить его кинжалом мог кто-то, кого он хорошо знал или кого не принял в расчет. Если бы только понять…

Свершение влечет за собой неизбежный спад. Попасть в Багдад, найти Эдварда, проникнуть в секреты «Оливковой ветви» – все это представлялось ступенями захватывающей программы. Теперь, по достижении цели, Виктория иногда, в редкие моменты самоанализа, спрашивала себя: а что, собственно, она здесь делает? Восторг воссоединения с Эдвардом как пришел, так и ушел. Да, она любит Эдварда, и он любит ее. Да, они почти все время работают под одной крышей, но, если рассудить трезво, чем они здесь занимаются?

Каким-то образом, использовав то ли решительность и напор, то ли некие изощренные приемы убеждения, Эдварду удалось содействовать получению Викторией низкооплачиваемой работы в «Оливковой ветви». Большую часть дня она проводила в полутемной комнатушке с постоянно включенным светом, печатая на запинающейся машинке всевозможные извещения и уведомления, письма и бессмысленные манифесты, пропагандирующие деятельность «Оливковой ветви». Когда-то Эдвард предположил, что с этой организацией что-то не так. Мистер Дэйкин, похоже, разделял его точку зрения. Ей, Виктории, предстояло выяснить, что именно, но пока и выяснять было особенно нечего. «Оливковая ветвь» источала елей всеобщего мира и дружбы. На устраиваемых обществом встречах с оранжадом и малоаппетитными закусками Виктории полагалось изображать из себя подобие хозяйки: знакомиться, общаться и содействовать распространению добрых чувств между представителями различных наций, большинство которых взирали друг на друга с нескрываемой враждебностью и жадно поглощали бутерброды.

Никаких подводных течений, заговоров, тайных группировок. Все открыто, честно, совершенно невинно и убийственно скучно. Некоторые темнокожие юноши оказывали ей нерешительные знаки внимания, другие давали книжки, которые она пролистывала и откладывала из-за их полной неспособности пробудить интерес. Из отеля «Тио» Виктория съехала и жила теперь с несколькими молодыми сотрудницами общества в доме на западном берегу реки. Была среди них и Катерина, посматривавшая на новую работницу с явным недоверием, но подозревала ли она Викторию в шпионаже против «Оливковой ветви» или видела в ней соперницу в борьбе за симпатии Эдварда, определить было невозможно. Более вероятным Виктории представлялся второй вариант. Все знали, что место она получила благодаря его протекции, так что за каждым ее шагом наблюдала не одна пара завистливых темных глаз.

А ведь все дело в том, угрюмо рассуждала Виктория, что Эдвард слишком хорош собою. Девушки были от него без ума, а его открытая, дружелюбная манера общения лишь поддерживала в них иллюзорные надежды. Они заранее договорились не выказывать каких-либо знаков особой близости. Если кто-то из них узнает что-то важное, то пусть лучше никто не заподозрит, что они работают вместе. Эдвард обращался с ней так же, как и с любой другой девушкой, что вносило в их отношения дополнительный холодок.

Если сама «Оливковая ветвь» казалась организацией совершенно невинной, то ее глава и основатель, по твердому убеждению Виктории, относился к совершенно иной категории. Пару раз она ловила на себе задумчивый взгляд темных глаз доктора Рэтбоуна и, принимая в ответ глуповато-невинное выражение, чувствовала, как сердце начинает вдруг колотиться от страха.

Однажды, когда он вызвал ее к себе для дачи объяснения по поводу допущенной ошибки, дело не ограничилось взглядом.

– Надеюсь, вам нравится работать у нас? – спросил доктор Рэтбоун.

– Да, сэр, очень нравится, – сказала Виктория и тут же добавила: – Мне очень жаль, что я допускаю столько ошибок.

– В ошибках нет ничего страшного. Нам не нужна бездушная машина. Нам нужны молодость, щедрость духа, широта взгляда.

Виктория постаралась выразить наличие перечисленных качеств.

– Нужно любить работу, любить цель, ради которой мы работаем. Смотреть в сияющее, восхитительное будущее. Вы и впрямь чувствуете это все, дитя мое?

– Для меня здесь так много нового, – ответила Виктория. – Наверное, я пока еще не все понимаю…

– Общение, единение! Молодежь всех стран должна встречаться. Вот что самое главное. Вам нравится проводить вечера в свободных дискуссиях и товарищеском общении?

– О да, – с воодушевлением сказала Виктория, с трудом переносившая такие мероприятия.

– Согласие вместо распрей, дружба вместо ненависти. Пусть медленно, но это прорастает и крепнет. Вы ведь чувствуете, да?

Виктория вспомнила бесконечные мелкие претензии, острую неприязнь, непрерывные ссоры, оскорбленные чувства, требования извинений… И какого ответа от нее ждут?

– Иногда, – осторожно заметила она, – с людьми бывает трудно.

– Знаю, знаю, – печально вздохнул доктор Рэтбоун, и его высокий благородный лоб прорезали морщинки недоумения. – Я слышал, Михаил Ракунян ударил Исаака Наума и разбил ему до крови губу?

– Да, они немножко повздорили.

Доктор Рэтбоун скорбно насупился.

– Терпение и вера, – пробурчал он. – Терпение и вера.

Виктория пробормотала положенные в таких случаях слова согласия и шагнула к двери, но вспомнила, что оставила на столе машинописный текст, и повернулась. Доктор Рэтбоун смотрел на нее так, что ей даже стало не по себе: с глубоким недоверием и подозрительностью. Пережив этот неприятный момент, Виктория по-настоящему задалась вопросом, насколько внимательно и пристально он наблюдает за ней и что на самом деле думает.