– Как ты понял, что я подумала о Катерине?

– А ты о ней подумала? По правде говоря, Викки, я очень хочу, чтобы вы с Катериной подружились.

– Не называй меня Викки.

– Ладно, Чаринг-Кросс. Я хочу, чтобы вы с Катериной подружились.

– Вы, мужчины, такие глупые… Так уж вам хочется, чтобы ваши знакомые девушки еще и между собой передружились.

Эдвард выпрямился, потянулся и, закинув руки, сцепил пальцы на затылке.

– Ты неправильно все представляешь. И в любом случае твои намеки насчет гарема просто нелепы…

– И нисколечко они не нелепы. Я ведь вижу, как эти девицы пялятся на тебя, прямо-таки пожирают глазами! Меня это ужасно бесит!

– Замечательно. Мне нравится, когда ты бесишься. Но давай вернемся к Катерине. Знаешь, почему я хочу, чтобы ты поближе сошлась с нею? Потому что через нее легче разведать все, что нам нужно. Она точно что-то знает.

– Ты так думаешь?

– Помнишь, что она сказала насчет Анны Шееле?

– Уже забыла.

– А что у тебя с Карлом Марксом? Подвижки есть?

– Принять в раскрытые объятья пока никто не предлагает. И вообще, Катерина сказала вчера, что партия меня не примет, потому что я недостаточно политически сознательная. Честно говоря, читать всю эту ерунду у меня мозгов не хватает.

– Так ты, значит, политически несознательная? – рассмеялся Эдвард. – Бедная Чаринг-Кросс… Знаешь, Катерина, может, и умница, и с политическим сознанием у нее все в порядке, но мне все равно больше нравится лондонская машинисточка, которая даже слово из трех букв без ошибки не напишет.

Виктория вдруг нахмурилась. Его шутка напомнила ей недавний странный разговор с доктором Рэтбоуном. Она рассказала о нем Эдварду, и тот, похоже, расстроился даже больше, чем она ожидала.

– Серьезное дело. Очень серьезное. Постарайся вспомнить, что именно он сказал, какими словами.

Виктория постаралась.

– Я только не понимаю, почему ты так забеспокоился.

– Что? – рассеянно спросил Эдвард. – Девочка моя, неужели ты не понимаешь, что это значит? Они раскусили тебя и предупреждают. Мне это не нравится. Совсем не нравится.

Он помолчал, потом серьезно добавил:

– Знаешь, коммунисты – безжалостные люди. У них такое кредо – ни перед чем не останавливаться. Дорогая, я не хочу, чтобы тебя стукнули по голове и бросили в Тигр.

Как странно, подумала Виктория, сидеть среди развалин Вавилона и рассуждать, велика или нет вероятность того, что в ближайшее время тебя стукнут по голове и бросят в Тигр… Она мечтательно прикрыла глаза. «Скоро я проснусь и обнаружу, что нахожусь в Лондоне, а чудесный и опасный Вавилон мне только снится. Может быть, – она сомкнула веки, – я уже сейчас в Лондоне. Вот-вот зазвенит будильник, я встану и отправлюсь в контору мистера Грингольца, и не будет там никакого Эдварда…»

На этой, последней, мысли Виктория поспешно открыла глаза, чтобы воочию убедиться, что Эдвард вполне реален («О чем же я собиралась спросить его в Басре, когда нам помешали, а потом забыла?») и все происходящее не сон. Ослепительно, совсем не по-лондонски, сияло солнце, в колышущемся мареве дрожали вавилонские руины на фоне темных пальм, и тут же, слегка повернувшись к ней спиной, сидел Эдвард. Его волосы изящно, слегка завиваясь, спускались на шею… красивую, с медным загаром… без малейшего изъяна… и это при том, что у многих мужчин на шее, под воротником рубашки, так часто возникают чирьи… как, например, у сэра Руперта…

Она приглушенно вскрикнула и резко села. Сон как рукой сняло, недавние грезы отлетели в прошлое.

– Что случилось, Чаринг-Кросс? – осведомился, повернувшись вполоборота, Эдвард.

– Вспомнила! – задыхаясь от волнения, воскликнула Виктория. – Насчет сэра Руперта Крофтона Ли.

Эдвард повернулся уже полностью и теперь взирал на нее недоуменно, ожидая объяснений. Она попыталась объяснить, что имела в виду, но, по правде говоря, сделала это не совсем внятно.

– Фурункул у него на шее.

– Фурункул на шее? – озадаченно повторил Эдвард.

– Да, в самолете. Он сидел передо мной, и, когда капюшон упал, я увидела фурункул.

– А почему у него не должно быть фурункула? Да, это неприятно, но они у многих бывают.

– Да-да, конечно, бывают. Но все дело в том, что утром, на балконе, его уже не было.

– Не было чего?

– Не было фурункула. Ну же, Эдвард, постарайся понять. В самолете фурункул у него был, а на балконе в отеле «Тио» – не было. Шея стала гладкая и чистая, как твоя сейчас.