Лена, вдруг, встала на месте. В нескольких метрах от себя она увидела серые "Жигули". Возле машины стояли двое армян в штатском. Один - усатый и толстый, небрежно опирался рукой о раскрытую дверцу. Другой - молодой, худощавый парень, держал руку за пазухой и явно не спешил вынимать. Толстый усмехнулся - он был доволен встречей. Вкус лёгкой добычи его устраивал.

Оба глядели на Лену. В глазах их она прочитала свой приговор.

Лена зачем-то шагнула назад, хотя хорошо поняла, что пытаться бежать - бессмысленно...

– Артёмина!

Лена повернула голову. Она смотрела в окно и не слушала то, что рассказывала учительница истории Надежда Петровна - полная, скучная дама. Та открыто ненавидела свой предмет, своих учеников, школу и всё, с этим связанное. Единственное, что ещё как-то смягчало душу учительницы - это были подарки, которые ей подносили родители подопечных. Лена же, прочитала параграф еще вчера, и монотонно-занудный рассказ исторички наводил на неё скуку. Скука, впрочем, не отпускала и саму Надежду Петровну. Та с отвращением смотрела на Лену сквозь свои толстые круглые очки. Надежда Петровна в них походила на жабу.

– Тебе неинтересно, что я рассказываю?
– произнесла она нараспев.
– Тебе вообще неинтересно учиться?

Лена испуганно поглядела на учительницу.

– Я это вчера всё прочитала...

Надежду Петровну такой ответ разозлил ещё больше.

– Так, значит, тебе не интересно... Тебе не интересно, что рассказывает педагог. Ты всё уже и так знаешь...
– Надежда Петровна покивала.
– И что, - она с любопытством смотрела на Лену, - можешь ты сейчас всё рассказать?

Такого поворота Лена не ожидала.

– Могу, - произнесла она без уверенности.

– Мало того, что ты не желаешь попросить прощения у педогога, так ещё и продолжаешь дерзить.
– Голос у исторички уже задрожал от злости. Сегодня утром в магазине она (спортивного удовольствия ради) попыталась утащить рыбную консерву - её заметила продавщица, милицию не вызвали, и Надежда Петровна быстро ушла, однако настроение с того самого эпизода было испорченно окончательно. А сейчас она начинала всерьёз заводиться.
– Так значит, ты не уважаешь педагога и вообще никого не уважаешь...

– Она всех считает плебеями, а себя - аристократкой, - подала голос с задней парты прыщавая Таня Семёнова. Отец Тани раньше работал зав. складом и сидел уже второй год. Лену она ненавидела искренне и от всей души. За что - не знала сама.

– Вот видишь, - Надежда Петровна строго и осуждающе смотрела на Лену, - видишь, какого о тебе мнения твои одноклассники.

Потретный Ленин задумчиво глядел на учительницу истории. Казалось, он соглашался со всем, что та сейчас говорила. Чуть в стороне красовался портрет какого-то советского генерала времен второй мировой войны. Ещё в прошлом году генералу от безделья и скуки пририсовали рога, синяк под глазом и большие острые зубы. На его нелепом лице застыло выражение уверенного, тупого самодовольства. Прямо под портретом висела книжная полка. С начала учебного года прошло уже несколько месяцев, и содержимое полки заметно поредело: половину книг школьники разворовали.

Лена молчала, глядя на учительницу.

– И ты не хочешь извиниться перед педагогом, ты не хочешь извиниться перед своими товарищами?

У Лены дрожали губы.

– Мне не за что извиняться...

– Сегодня после уроков Ленку всем классом мочим.
– Это был Женька Кошёлкин. В том году он вернулся из "малолетки", где провел три года. Они с дружками обокрали газетный ларек, после чего Женька этот ларек зачем-то ещё и поджег. Он вообще не знал, зачем ходит в школу. Из всего, что рассказывалось на уроках, и из всего что было написано в учебниках, Кошёлкин не понимал почти ничего.

– Я думаю, - голос Надежды Петровны звенел от холодной ярости, - что таких скотов, которых не воспитали родители, должен воспитывать коллектив, должны воспитывать их товарищи.

– Они мне не товарищи, - вдруг произнесла Лена, исподлобья разглядывая учительницу.

Та аж опешила от такой дерзости. Она резко подошла к Лене.

– А ну, давай сюда дневник!
– Надежда Петровна была вне себя.
– Я напишу твоей матери, чтоб она немедленно явилась в школу! Я вижу, с тобой разговаривать бесполезно! Я буду с твоей матерью разговаривать!

Лена тупо рассматривала дешёвую брошку на груди у Надежды Петровны - подарок от бросившего любовника.

– Не дам, - произнесла она тихо, но внятно.

Учительница ничего другого и не ждала. Она знала, что у Лениной мамы больное сердце, и каждый такой визит может стать для неё последним. Это знание Надежду Петровну ничуть не расстраивало. Она вплотную подошла к парте.

– А ну, давай сюда дневник! Я кому говорю!?

Кое-то из одноклассников злорадно хихикал. Отличница Вера Романова глядела на Лену с соседней парты, глядела, строго и принципиально осуждая. Вера старалась поддерживать хорошие отношения с учителями и аккуратно докладывала Надежде Петровне обо всём, что делалось и говорилось в классе за спиною преподавательницы. Лена продолжала тупо и бессмысленно разглядывать брошку. Она сунула портфель глубже в парту.