Иногда приезжала Зоя, тогда Игорь уезжал ночевать на Петроградскую.

Зоя предлагала поместить мать на обследование.

"Она же заслуженный работник Минздрава, -- говорила сестра Игорю и Василию.
– - Надо позвонить ее коллегам, договориться. Ведь кто-то, наверняка, остался. А то я с ней летом намучаюсь..." -- Сестра имела в виду дачу.

– - Вот ты и позвони!
– - раздраженно говорил Василий и уходил.

Вскоре Игорь дал Василию по морде, когда тот пришел с лихой артистической компанией и назвал мать старухой.

– - Вы не очень-то шумите, -- сказал Василий.
– - Там старуха больная спит...

Игорь вышел в коридор, плотно прикрыл за собой дверь, взял брата за лацкан пиджака и молча двинул его в челюсть. Брат, сминая совесельников, отлетел к входным дверям.

– - Ну, кому еще?
– - негромко спросил Игорь. И встал в стойку.

Компания поняла, что имеет дело с профессионалом, и быстро ушла, прихватив мотающего головой Василия. Игорь запер за ними дверь, послушал запоздалые угрозы в свой адрес и пошел в комнату. Мать спала.

– - Я тебя завтра убью, суку!
– - кричал под окнами Василий.
– - Так и знай: убью!
– - Его уводили.

Игорь погасил свет и лег спать.

Летом, когда мать жила с сестрой и ее детьми на даче (от больницы она наотрез отказалась и чувствовала себя вроде бодрее), Василий поменял свою отделенную комнату на Краснодар, и в квартире появилась крепкая золотозубая женщина лет сорока пяти -- Фаина.

Квартира стала коммунальной.

Фаина выкрасила паркетный пол в своей комнате красно-коричневой краской, врезала в дверь комнаты замок, поставила на кухне холодильник, стол и укрепила под звонком табличку: "Фирсова -- 1 звонок, Зозуля Ф. М.
– - 2 звонка". По вечерам Фаина выносила в коридор табуретку с мягкой плюшевой обивкой, садилась у телефона и начинала звонить невесть откуда взявшимся знакомым. Василий, как выяснилось, въехал в ее однокомнатную краснодарскую квартиру и собирался съезжаться со своей новой женой -- тоже южанкой.

Мать болела около года, и Игорь, оставив бокс, готов был бросить и институт -- время для занятий находилось лишь ночью, но в апреле матери не стало. Она умерла под утро, не дождавшись "скорой помощи". Два дюжих парня в синих робах сноровисто запеленали ее в простыню, положили на носилки и отнесли в фургон со скрипучей дверью. Плачущая Фаина сунула Игорю пятерку, чтоб он отдал ее парням, но он не смог этого сделать, и когда машина ушла, он посмотрел на пятерку, смял ее и бросил в урну. По улице грохотал первый трамвай, в нем ехали сонные люди, дворник на углу мел панель, по карнизу стучали лапками голуби, и Игоря поразило, что внешне в мире ничего не изменилось...

Прибыв на похороны, Василий первым делом поинтересовался: "Как бы мне сюда снова прописаться?" Узнав, что дело безнадежное, укорил Игоря:

– - Что же ты, братуха, обо мне не подумал? Написал бы письмо -- так, мол, и так, маманя в тяжелом положении, приезжай. Я бы успел прописаться. А теперь вот квартиру потеряли. Да-а, ума ты не нажил, хоть и в институте учишься...

Еще до похорон Зоя с Василием сходили к нотариусу и получили в сберкассе свою долю материнского наследства -- по тысяче рублей. У матери, оказывается, были деньги.

На поминках Василий много ел, много пил и интересовался, не осталось ли от матери облигаций. "А точно не нашли? Может, плохо искали?" Он уехал, набив чемоданы старыми отцовскими ботинками, которые хранила мать, костюмами, рубашками и коробочками с материнскими бусами, серьгами и запонками. "Память, память о родительском доме... Надо-надо..." На вокзале он обнял сестру и попытался привлечь к себе Игоря: "Осиротели, братуха, осиротели... Одни, одни на белом свете остались. Вы уж меня не забудьте, если что найдется..."

Альбомы с фотографиями забрал себе Игорь.

Сестра, подогнав грузовик, забрала все остальное. Игорь попросил оставить шкатулку с родительскими орденами, медалями и письмами. Шкатулку сестра отдала, но письма вынула: "Я сначала сама посмотрю..." Пухлая пачка облигаций как в воду канула.

Игорь подмел в пустой комнате пол, вынес ведро и постоял у окна. В комнате еще пахло лекарствами. Он открыл форточку, свинтил с входной двери тяжелую медную табличку и отдал ключи Фаине. Фирсовы здесь больше жить не будут. И поехал к себе на Петроградскую.

К лету, когда на кладбище просохла земля, Игорь поставил родителям ограду и заказал в фотоателье овальные фотографии.

Осенью он пришел в деканат и попросил перевести его на дневное отделение. Он надеялся, что денег, которые оставила мать, хватит годика на два. Плюс стипендия. Летом можно ездить в стройотряды. К тому же с дневного не брали в армию; с заочного уже подгребали. За него хлопотал тренер институтской сборной по боксу Лухоткин, который знал Игоря еще по открытым рингам в "Буревестнике". Просьбу удовлетворили. Игорь досдал два экзамена и стал учиться на дневном. Комната на Петроградской сделалась его домом...