Весной умер отец, брат на похороны не приехал, но прислал телеграмму соболезнования из неведомой Копытовки (сестра разыскала его через филармонию): "Скорблю вместе вами, ваш сын и брат", денег тоже не прислал -- видать не было у него денег, и объявился в Ленинграде лишь осенью, когда шли дожди и ветер поднял воду в Неве к отметке "214" выше ординара. Он привез с собой шесть костюмов, рыжую деваху-солистку и нетерпеливое желание поселиться в комнате на Петроградской, о которой уже знал из письма матери. Брату было тогда немногим за тридцать.

Рыжая солистка курила на лавочке в садике, пока Василий добывал у матери ключи, адрес комнаты, отказывался от чая, рассказывал о своем житье-бытье и пытался скорбеть об умершем в его отсутствие родителе.

– - Ты бы хоть помылся с дороги, сынок, -- уговаривала мать.
– - Куда тебе спешить? Комната никуда не денется...

– - Некогда, мама, некогда. Дела ждут...

– - Заночевал бы здесь, пообедали. А завтра на кладбище съездили бы.

– - Мама, я сказал: на кладбище обязательно съездим. Вот с делами разберусь, и съездим. А горячая вода там есть?

– - На кладбище?..

– - В комнате, -- раздражался Василий.
– - В квартире той.

– - Есть, -- кивнул Игорь. Он сидел в качалке и боялся что у матери опять разболится сердце, -- она заплакала, увидав Василия, и теперь еще смахивала слезы платочком.
– - Там все есть: газ, вода, телефон, мебель, книги...

– - А какая мебель?

– - Увидишь. Хорошая мебель.

– - А соседи в курсе, что я буду жить?

– - Соседи очень хорошие, -- мать вышла в коридор за Василием.
– - Особенно Екатерина Петровна. Я ей сейчас позвоню...

– - А сколько еще соседей?
– - Брат торопливо надевал плащ и шляпу.

– - Еще пять семей, -- крикнул из качалки Игорь.
– - Наша комната -- первая налево...

– - Ясно, -- подхватил чемоданы Василий.
– - Пока!

На следующий день позвонила соседка и сообщила, что квартира шокирована новым жильцом и его компанией. Разное случалось, но такое впервые. Всю ночь гремела музыка, выли собаки, какие-то люди болтались по коридору, загадили весь туалет, разбили телефон, а утром рыжая девка в мужской рубашке на голое тело явилась на кухню с чайником, икая и пошатываясь.

– - Ужас! Просто ужас! Если это повторится, мы вызовем милицию!

Мать, держась рукой за горло, попросила позвать к телефону Василия, но его в квартире не оказалось.

Соседи звонили еще несколько раз, грозя теперь судом и лишением права на жилплощадь.

Василий вернулся через неделю, поимев неприятную встречу с милицией. Рыжая солистка, расцарапав ему на прощание лицо, укатила в Архангельск.

Игорь с матерью, приехав на Петроградскую, чтобы уладить конфликт, застали комнату в состоянии наипечальнейшем.

– - Господи!..
– - только и сказала мать.

Соседи были непреклонны: в комнате может жить только тот, кто в ней прописан. Игорь прописан? Вот пусть он здесь и живет! И никаких Василиев, никаких сдач комнаты они не потерпят! Если еще раз в комнату явится посторонний, они вызовут милицию и отберут ключи.

– - Махинации яврейские крутят, а людям жить негде!
– - пискнула какая-то старушка в платке и юркнула к себе в комнату.

Мать приуныла. "Тебе надо здесь появляться, -- сказала она на обратном пути Игорю.
– - Хотя бы раз в неделю приезжать и заниматься..."

– - А Василий?

– - Василий пусть живет со мной. Или катится к своей Раисе. Никаких ему комнат, паразиту!..

Теперь он стал приезжать на Петроградскую регулярно, все еще не веря, что эта чудная комната в два больших окна, со всей мебелью, книгами, зеленой изразцовой печью в углу и массой милых вещей и вещичек может за здорово живешь достаться ему, Игорю Фирсову -- молодому человеку восемнадцати с небольшим лет. За что, за какие заслуги такая фора перед сверстниками? Не может такого быть...

Но было: стоял фиолетовый штамп в паспорте -- "прописан", и никто не приходил отбирать вещи.

Однажды Игорь заночевал в комнате и долго не мог заснуть, прислушиваясь к непривычным звукам за окнами: гудению редких троллейбусов на Большом, голосам припозднившихся компаний -- они отчетливо доносились со дна шестиэтажного ущелья -- и легкому посвисту ветра на близкой крыше. В темноте комната казалась больше, и чудилось, что по ней бродит Тайна, поскрипывая паркетом и натыкаясь на вещи, -- Тайна бывшего хозяина, Кима Геннадьевича, хмурого человека с волевым джеклондоновским лицом, который никак не может пробраться сюда, чтобы увести ее с собой.