Но в следующую минуту, Софи поняла, что если этим человеком был Чад, то она узнала бы каждую линию и черточку, размах плеч, то, как он двигался, даже с расстояния в дюжины ярдов.

Инстинкты Рейчел оказались верными. Когда они подбежали к молодому рыбаку, он покачнулся вперед, сильно ударившись коленями о дорогу. Йен схватил Рейчел за талию, таким образом, не завалившись лицом на дорогу. Щекой он прижался к ее животу, его видимый глаз заплыл среди множества зловещих цветов.

— Йен! Что с тобой случилось?

Он молчал минуту прежде, чем ответить, руками сжимая плащ Рейчел. Когда она попыталась поднять его лицо, он поцеловал ее руки и закрыл здоровый глаз.

Рейчел опустилась рядом с ним. — Прошу, расскажи мне, что произошло.

— На нас напали. Их было двое. У одного был пистолет, у другого — рыбацкий нож. С зазубринами, таким мы вскрываем улов. Они затащили нас на торфяники.

Тошнотворное ощущение охватило желудок Софи. Двое мужчин. Торфяники. Он наклонилась ближе, чтобы поговорить с молодым человеком. — Кто это сделал? Ты их узнал?

Он кивнул. — Я видел их раньше. В деревне. Они иногда приходили в рыночный день и заходили в «Чайку» выпить пинту эля. Но я не знаю, кто они. Они родом не из Пэнхоллоу. Они не похожи на нас.

Рейчел нежно обхватила его лицо, подняла и задохнулась при виде его опухшего глаза.

— Я в порядке, — заверил он ее. — Но Доминик…

— Где он?

— Там, где они оставили нас. Я не мог перенести его самостоятельно. Рейчел, они пришли за ним; я уверен. Я требовал у них ответа, чего они хотят, и их ответ был пистолетом, прижатым к моей голове.

Рейчел провела кончиками пальцев по его волосам, отступив, когда он поморщился. — У тебя шишка размеров с куриное яйцо.

— Не имеет значения. Мы нужны Доминику.

— Приведи меня к нему. Ты можешь идти? — Когда он кивнул, она схватила его за предплечья и помогла подняться на ноги. Он закачался, и она обхватила его рукой за талию, чтобы удержать. — Это далеко отсюда?

Йен указал туда, где торфяник переходил в скалистую вершину приблизительно в четверти мили за дорогой. Возле него тонкий ряд рябин качался под ветром. — Вон там.

Рейчел повернулась к Софи со спокойной силой духа, которая вызвала восхищение Софи.

— Иди к викарию. Скажи ему, что мой брат и Йен ранены. Попроси его приехать сюда в экипаже и направь его на другую сторону холма. Пожалуйста, поспеши!

Под дождем Чад пустил Принца легким галопом к деревне, направляясь к собору Святого Брендана, по пути поднимая брызги воды. Подняв воротник из-за непогоды, слуга викария неуклюже выбрался из каретного сарая и взял поводья.

— А викарий дома? — Спешиваясь, спросил Чад. Не ожидая ответа, он направился к дому.

— Дома, милорд, — закричал слуга ему вдогонку. — Нужно ли мне сообщить?

— Я сам представлюсь, благодарю.

— Он не один…

Чаду было всё равно, даже если сейчас тот общался с самим архиепископом Кентерберийским. Он не сообщил о себе, потому что не собирался давать викарию время на размышления до того, как задаст свои вопросы. Будучи другом его отца, Тобиас Холл определенно обладал информацией, когда последний раз виделся с Чадом.

Как, например, о том, сколько на самом деле было известно Франклину Ратерфорду о деятельности контрабандистов в Пенхоллоу? Позволять использовать туннель под церковью — одно дело, а проходы под Эджкомбом — совсем другое.

Чад прошел в домик.

— Холл? Мне нужно с вами поговорить. — Он остановился, увидев, кто находится в гостиной. — Софи. Что вы сделаете? А викарий дома?

Дрожащая под мокрым плащом, она была бледна и испачкалась, словно побывала в воде.

Чад сразу же оказался рядом с ней. Он схватил ее за руки; те были ледяными и дрожали в его руках. Она, казалось, хотела что-то сказать, но ее горло сжалось, и она закрыла рот.

Софи, скорее всего, думала об их словах прощания в теплице. Воспоминание разрывало его совесть. Их занятия любовью было для нее впервые, — так же, как и для него. С Софи не было никакого чувства веселья, совсем не было триумфа, который он испытывал с другими женщинами, которых годами завлекал в свою постель. С ней была лишь страсть, потребность и захватывающее сердце чувство правильности.

И хотя это и так, он был нечестным, и его избегание правды висело между ними и походило на обоюдоострую рапиру. С необъяснимой прозорливостью она почувствовала его тайны достаточно сильно, чтобы противостоять ему. Его отказы причинили ей боль; один взгляд на нее — и он понял насколько сильную. Но насколько сильно могла ранить ее его правда?