Чад провел пальцами по ее щеке. — Да, пришли Натаниеля. Или лучше, пусть сначала он проводит тебя домой, а потом скажи ему прийти в теплицу.

И снова в его глазах мелькнула знакомая эмоция.

Мрачное предчувствие поднялось в ней, словно собирающаяся гроза. — Вот опять. Страх. Я вижу его.

Да, я боюсь. Я боялся прошлой ночью и сегодня утром. Был просто в ужасе от того, что ты могла пострадать, или того хуже. — Руками он обхватил ее плечи, пальцы впились в нее. — Я больше не желаю нести в себе этот страх. Вот почему я хочу, чтобы ты пошла домой.

— Нет, — сказала она. — Это не такой страх, о котором я говорю, и я думаю, что ты это знаешь.

Ее охватило отчаяние. После всего, что они сделали, всего, что они пережили, он всё еще держался в стороне. Отказывался быть абсолютно искренним. Она видела это по его лицу, и почувствовала тяжелую правду так, как чувствовала разрыв девственной плевы. Ту боль она встречала с радостью. Эта разрывала ей сердце.

Она схватила его за рукава рубашки. — Ты сказал, что наши занятия любовью связали нас. Тогда посмотри мне в глаза и попроси доверять тебе.

— Софи…

Она не отступит. Если он хранил в себе что-то страшное, несмотря на то, насколько это было темно и шокирующе, она должна это знать. — Скажи мне, что я могу тебе доверить свою жизнь, свое сердце и всё, что мне дорого. Если ты сможешь произнести эти слова, я с радостью сделаю так, как ты говоришь.

— Иди домой, Софи, — прошептал он. Его руки соскользнули с ее плеч, вниз по ее рукам, а потом повисли.

— Ты не можешь сказать это, не так ли? Ты не можешь убедить меня, — она отпустила его. Ее руки, ее сердце, она отпустила его, когда отступила назад. Мужчина, которого она встретила в часовне… который спасал ее жизнь бесчисленное множество раз… и взял ее девственность с поразительной нежностью…. Этого мужчину она могла любить всем своим существом.

Но тот мужчина не был полноценным Чадом Ратерфордом. Существовала другая его часть, сторонящаяся, изолированная, спрятанная в тени. Тот мужчина не принадлежал ей и никогда не будет принадлежать.

— Если встречу Натаниеля, пришлю его сюда, — сказала она и повернулась, чтобы уйти.

Через окна теплицы Чад смотрел, как Софи шла по лугам сада, и всеми силами старался остаться и не отправиться вслед за ней.

Что он мог сказать? Своим молчанием он солгал ей, отрицал то, что она видела в нем, хотя она не владела достаточным сведениями, чтобы понять то, что видела.

С каждым днем Эджкомб становился всё более опасным местом для них обоих. Со временем, человек или люди, призвавшие его, дадут ему знать о своих требованиях. Он бы сошел с ума из-за того риска, которому он подвергал ее, если бы она находилась здесь сегодня.

Он говорил от всего сердца. Когда заявил, что их занятия любовью связали их, как ничто другое. Но однажды — вероятно, скоро — она узнает, что создала эту исключительную, священную связь с преступником, со злодеем. Таким же преступником, как те, от кого он поклялся защитить ее.

Правда испугает ее, не только из-за того, что он сделал в прошлом. А из-за того, что он заставил ее поверить, что он — честный человек. Человек, заслуживающий то драгоценное, что он забрал у нее.

Украл, в основном своей ложью.

Он мог бы воспользоваться случаями в прошлом и рассказать ей всё. Высказать и покончить с этим, и позволить ей по справедливости залепить ему пощечину, обозвать его всеми ругательствами, которые она могла придумать, и пожелать ему идти к дьяволу.

Он просто не нашел в себе смелости, — не мог смотреть, как она уходит от него навсегда, не отобрать у нее радость их любви. Он, должно быть, заслужил такого рода боль, но она не заслуживала, особенно сегодня.

Его грудь сжали тиски, он смотрел, как она поднимается по покатому саду и исчезает в доме. Хорошо. Она найдет Натаниеля и пойдет домой, где ей и место. Бог Свидетель, она будет там в безопасности. Ее дядя может и не самый надежный человек, но Чад не думал, что тот намеренно причинит вред члену своей семьи. Корнуолльцы становились агрессивными, когда угрожали их родственникам.

Он начал было возвращаться к туннелю, когда сутулая фигура показалась из каретного дома, и он выбежал из теплицы. — Натаниель! — закричал Чад. Крайне удивленный слуга остановился.

— У меня гостья в доме, — сказал Чад, подойдя к нему. — Мисс Сент-Клер. Я хочу, чтобы ты подождал ее в холле и проводил домой, когда она соберется уходить. Ты можешь то сделать?

— Да. С лошадью я закончил. Я провожу леди домой.

— Смотри, чтобы она добралась домой в целости и сохранности. После этого ты тоже можешь идти домой. Даже если он прикажет тебе вернуться в Эджкомб. Мне ты сегодня не понадобишься.

Без единого слова слуга удалился. Чад вернулся в теплицу и с фонарем в руке спустился в туннель. Его охватило чувство, что утренние события повторяются, и он постепенно пробирался через губительную тьму. Пытаясь заглушить свои шаги, он шел сгорбленно, его мышцы были скручены, чтобы побежать, если возникнет такая необходимость, — если он поймет, что не один, или если строевой лес, поддерживающий потолок, вдруг упадет.