– Не утруждайся разогревать, - сказал я.

– Я просто заберу это к себе

в комнату.

Он принес миску с тремя хорошего размера картофелинами и половиной золотистой тыквы, формой похожей на колокол.

В середине тыквы, из которой были вычищены семена, лежал добротный кусок масла.

– Я возьму еще бутылку бредонского пива, – сказал я, взяв миску.

– С пробкой.

Не хочу расплескать на лестнице.

До моей комнатушки было три лестничных пролета.

Закрыв дверь, я осторожно перевернул тыкву в миске, поставил на нее бутылку и завернул всю это в кусок мешковины, превратив это в сверток, который смогу нести под мышкой.

Затем я открыл окно и выбрался на крышу таверны.

Оттуда я перепрыгнул на крышу пекарни через переулок.

Кусок луны висел низко в небе, давая мне достаточно света, чтобы видеть, но не заставляя меня чувствовать себя уязвимым.

Не то чтобы я был особо обеспокоен этим.

Приближалась полночь, и на улицах было тихо.

Кроме того, вы будете поражены, как редко люди смотрят вверх.

Аури сидела на широкой кирпичной трубе, ожидая меня.

На ней было платье купленное мной, и она лениво болтала босыми ногами, глядя на звезды.

Ее волосы были столь легки и прекрасны, что создавали ореол вокруг головы, колышущийся от малейших дуновений ветерка.

Я осторожно ступил на середину жестяного участка крыши.

Это вызвало слабый стук под моей ногой, как отзвук далекого, тихого барабана.

Аури перестала болтать ногами и замерла, как испуганный кролик.

Затем она увидела меня и усмехнулась.

Я помахал ей рукой.

Аури спрыгнула с трубы и перескочила туда, где я стоял, ее волосы развевались позади нее на ветру.

– Привет, Квоут, - она отступила на полшага назад.

– Ты воняешь.

Я улыбнулся своей лучшей улыбкой.

– Привет, Аури, - сказал я.

– Ты пахнешь как

молодая симпатичная девушка.

– Так и есть, - с радостью согласилась она.

Она чуть отступила в сторону, затем снова вперед, легко перемещаясь на мысочках ее босых ног.

– Что ты принес мне?
– спросила она.

– А ты что принесла мне?
– парировал я..

Она усмехнулась.

– У меня есть яблоко, которое думает, что оно груша, - сказала она, поднимая его вверх.

– И булочка, которая уверена, что она кошка.

И салат, который думает, что он салат.

– Тогда это умный салат.

– Вряд ли, - сказала она, изящно фыркнув.

– С чего чему-то умному думать, что он салат?

– Даже если он и есть салат?
– спросил я.

– Особенно тогда, - сказала она.

– Достаточно плохо быть салатом.

Как ужасно думать, что ты салат.
– Она растроенно покачала головой, и ее волосы повторили движение, словно она находилась под водой.

Я развернул свой сверток.

– Я принес тебе несколько картофелин, половину тыквы,

и бутылку пива, которая думает, что она буханка хлеба.

– А кем считает себя тыква?
– с любопытством спросила она, разглядывая ее.

Она держала руки сжатыми за спиной.

– Она знает, что она тыква, - сказал я.

– Но притворяется, что она заходящее солнце.

– А картофелины?
– спросила она.

– Они спят, - ответил я.

– И боюсь, что замерзли.

Она с нежностью посмотрела на меня.

– Не бойся, - сказала она, протянув руку и коснувшись на мгновение пальцами моей щеки, ее прикосновение было легче, чем касание перышка.

– Я здесь.

Ты в безопасности.

Ночь была прохладной, и вместо того, чтобы есть на крыше, как мы часто делали, Аури повела меня сквозь железную дренажную решетку в лабиринт тоннелей под Университетом.

Она несла бутылку, а над головой держала что-то размером с монету, излучавшее нежный зеленоватый свет.

Я нес миску и симпатическую лампу изготовленную мною, которую Килвин называл лампой вора.

Ее красноватый свет удивительно сочетался с ярким голубовато-зеленым свечением от Аури.

Аури привела нас к туннелю, с трубами всевозможных форм и размеров расположенных вдоль стен.

Некоторые большие железные трубы пропускали пар и, даже завернутые в изолирующую ткань, они источали устойчивое тепло.

Аури осторожно разложила картофелины на изгибе трубы, где отсутствовала ткань.

Получилась своего рода печка.

Использовав кусок мешковины в качестве стола, мы сели на землю и разделили обед.