Отправься он после этого домой и отоспись — всё, возможно, так и сошло бы ему с рук. Но он же новых подвигов возжелал!.. Побродил ещё маленько среди 9-этажек, то к одной промелькнувшей мимо него юбке попытался прицепиться, то к другой… Набрёл ещё на одну бочку с пивом и поднабрал градусов, а уж под вечер, когда начинало смеркаться, на пустыре между домами — набросился на первую попавшуюся на глаза проходившую через пустырь деваху. Для начала — засупонил ей кулачищем в лицо (уж привычная дебютная заготовка, можно сказать), затем повалил на песок и попытался воткнуть свой винт в её шайбу. Но тут вышел ему полный облом… Если днём на той женщине под юбкой были только трусики, которых так легко сбросить, или же просто темпераментно изгрызть зубами, то девица оказалась плотно упакованной в колготы. Чтобы их быстро стянуть — надо иметь ясную голову и умелые, чётко делающие своё дело руки, — не для перепившего мальчугана задача… Запутался он в колготах, — дёргал их, пытаясь содрать или разорвать, а они не поддавались, и всё это происходило под оглушительные крики девицы, хоть и ошарашенной, но не оглушённой его ударами… Причём заметьте, что не глухая ночь была на дворе, а ранний вечер. Куча народу следовало через тот пустырь туда-сюда, и не все из них были столь слепыми-глухими, чтобы в упор «не замечать» какого-то парня с вывалившимися из расстёгнутых брюк гениталиями, пытавшегося что-то там сотворить с извивавшейся и визжащей под ним особой женского пола. Черствоват душой наш народец, малосклонен приходить на помощь ближнему, есть в нём и трусоватость, и благоразумное: «Моя хата — с краю… Не буду мешать двум любящим молодым людям решать свои внутренние проблемы!» Но и при этом на несколько десятков наших людей всегда найдётся три — четыре человека с недремлющей совестью… Да что о других говорить — я же и сам именно в тот момент переходил этот пустырь!.. Слышу: девка орёт благим матом из кустов: «Помогите-е-е-е-е!..» Вообще-то моя «земля» начиналась за соседним углом, здесь же курировал обстановку мой коллега, опер Вострецов, так что спокойно мог бы я и мимо пройти… Но — пожалел насилуемый женский пол, это — раз. А два — пострадавшая потом всё равно кинулась бы заявлять о насилии в РОВД, не найди мы вовремя её обидчика — ещё один «висяк» упал бы на показатели, а оно нам надо?..

Короче, бросился я в кусты, и с ходу врезал обалдую ногой в черепушку. Он так и отлетел в сторону… Видя такой оборот событий, со всех сторон набежали толпой ещё мужики, смело набросились на уже поверженного мною супостата, и скрутили его.

Как-то само собою получилось, что дальнейшие события потекли рядом со мною, но — как бы параллельно. Я лишь наблюдал, готовый в любой момент вмешаться, начнись вдруг осложнения… В быстро сгущающихся сумерках среди кустов на пустыре слышалась возня, раздавалось шумное дыхание, крики: «Сука, что ты сделал?!», «Ой, дяденьки, не бейте меня!», «Крути руки этой гниде!», и так далее… Один из «вязавших», работавший охранником коммерческой фирмы, случайно оказавшимися при нём наручниками сковал парню руки за спиною, чтобы не сбежал. Так и лежал тот на песке, скорчившись, с вывалившимися из брюк гениталиями, жалкий, слёзно умоляющий: «Ой, отпустите меня, пожалуйста!..», похожий скорее на несчастную жертву садистов, чем на отловленного насильника…

Набежала ещё уйма народа, в основном — услышавшие крики женщины из окрестных многоэтажек. Кто-то побежал вызывать милицию, две девушки подхватили за руки рыдающую жертву насилия, и повели её домой, а остальные — окружили плотным кольцом лежавшего юнца, переговариваясь и по-всякому ругая насильника, то и дело несильно пиная его ногами…

Интересно было вслушиваться в разноголосицу людских разговоров: «Мою дочку вот так же на улице изнасиловали пять лет назад, так того гада и не поймали, а она теперь, после полученных травм — рожать никогда не сможет… У, сволочь!», «Мразь, ты хоть понимаешь, чего натворил?! Да тебе за такое меньше десяти лет никак не дадут!», «Убить тебя мало, гнида!..», «Повесить его, и дело с концом!», «Женщина, что вы такое говорите?.. Это же будет самосуд, а за такое — и посадить могут!», «За этого выродка?! Да нам ещё спасибо скажут, что избавили мир от него!.. Парни, чего смотрите?! Тащите верёвку, и кончим с ним!», «Но вы же неправы, женщина!.. Сами его и вешайте, если вам так уж приспичило, а зачем вы других провоцируете?!. Если что — им ведь, а не вам придётся отвечать…», «А что же, нам его ещё и пожалеть, что ли?..»

Интересно, что валявшийся под ногами у людей и поскуливавший гадёныш, оказывается, чутко вслушивался в происходящие над его головой разговоры, пытаясь уловить в настроениях окружающих хоть какую-нибудь лазейку, и использовать её для облегчения своей участи. И вот слышит он, что между некой гражданкой и остальной частью толпы завязалась дискуссия, и делает неожиданный вывод: раз она спорит с окружающими, значит она — его союзник!.. (Что она предлагала его немедленно повесить, а остальные её отговаривали — до него как-то не допёрло!).

«Тётенька! — взмолился он неожиданно в её адрес, — Скажите им, чтобы отпустили меня!.. Я пойду домой и лягу спать…» Та аж отшатнулась: «Я за тебя ещё и заступаться должна?!. Да пошёл ты!..» Остальные тоже примолкли, сражённые его беспримерной наглостью. В наступившей относительной тишине он проскулил: «Не виноват я, честное слово… Меня самого изнасиловали в 23 года…»

«Что ты мелешь?! — усомнился мужской голос. — Да тебе и сейчас не больше 18-ти!» (Потом оказалось — именно 18-ть ему и есть). Парень всхлипнул: «Не-е-е, мне сейчас двадцать четыре!.. Мужчина, пожалейте — у вас такой добрый голос… Разрешите мне уйти, я больше никого трогать не буду!..»

«Во даёт…Да ты — преступник, понял?!. Тебе сидеть теперь полжизни придётся, какое ж тут — «уйти»… Родит же такого подонка земля!.. Я, когда домой приду, всю одежду отстирывать буду должен, потому что ты к ней своими липкими руками прикасался!..», «А-а-а-а!.. Пожалейте меня, я случайно глупостей натворил… я не хотел… Хочу домой!..»

Это глупенькое, пьяненькое и противненькое чмо тактику своих действий выбрало, кстати, довольно-таки правильную: надавить «на слезу», разжалобить, довести супротивников до состояния прострации, чтоб в итоге просто махнули рукою: «А, да пошёл он!..», и — отпустили бы на все четыре стороны. Народишко ведь наш доверчив, любому душегубу склонен поверить, ежели тот скулит и извиняется… И что из того, что душегуб позднее ещё сто невинных людей завалит?.. Их — не жалко, потому что они перед кончиной на коленях не валялись, а жалко — именно его, умоляющего о пощаде…

Окажись у парнишки побольше времени для маневра, и он, обождав, пока удовлетворившая своё любопытство толпа в основном разойдётся, запудрил бы мозги оставшимся, и спустя самое позднее час-полтора — утопал бы восвояси вольной пташкой… Но увы — не легла судьба ему благосклонной решкой, а легла суровым орлом: спустя полчаса всё ж таки прикатила вызванная по телефону милиция. Выскочившие из мятого «уазика» мои коллеги приблизились к толпе и перехватили инициативу в свои руки: «Что здесь происходит?.. Кто этот гражданин?.. Почему у него штаны — стянутые?.. Кто надел на него наручники — вы?.. А по какому, собственно говоря, праву вы применили спецсредства?.. Вы кто — сотрудник милиции?.. Ах, нет… Тогда права на их применение вы не имели!..»

Настроение толпы сразу же изменилось. Ведь ранее все почему-то думали, что приехавшие менты первым делом зверски изобьют бандюгу дубинками и ногами, под одобрительный рёв и улюлюканье присутствующих… Вместо этого самым скучным образом им было напомнено о существовании закона, перед которым все равны, и все безвинны до тех пор, пока вина гражданина в установленном порядке не будет доказана по суду. Понятно, что сами служители закона закон тот нарушают регулярно и привычно, но что можно им, то категорически нельзя всем остальным, — это ж и ежу понятно!.. И толпа буквально на глазах начала растекаться в разные стороны — никому не хотелось быть обвинённой в том, что они били лежавшего парня, или словесно оскорбляли его… С большим трудом удалось тормознуть 3–4 человек, необходимых для дела в качестве свидетелей. Их и задержанного парня повели к машине. Наручники с задержанного так и не сняли — оказывается, сломался замочек. Только в РОВД удалось избавить его от наручников, перепилив их пилкой. На запястьях остались глубокие порезы, — следы от сильных зажимов.