Шрифт:
ЭТЬЕН ПАВИЙОН
ЧУДЕСА ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО РАЗУМА
Блеск царственных одежд из кокона извлечь, Заставить красками заговорить полотна, Поймать и удержать все то, что мимолетно, Запечатлеть в строках и голоса и речь; Влить в бронзовую плоть огонь души бесплотной, Гул хаотический в мелодию облечь, Исторгнуть из стекла лучи, что могут жечь, И приручить зверей лесов и мглы болотной; Сцепленьем атомов мир сотворить иной, Все числа звездные постичь во тьме ночной И солнце вновь создать в химической вселенной; Ад подчинить себе, проникнуть в глубь времен, Стихии укротить с их тайной сокровенной — Вот человека цель! Ее достигнет он. ДВОРЯНИН, ПРИЗВАННЫЙ НА ВОЙНУ
Далек от зависти, не зная злого лиха, В деревне жил я скромно, тихо, Жил в доме у себя, и ни один сосед Враждебно не смотрел мне вслед. Пастушки, луг, леса, распахнутые дали Смягчали грусть мою, мне радость доставляли, В Париже редко я бывал. Зато Париж ко мне являлся сам порою: Речь о друзьях идет. Я ждал их и не скрою, Что всех радушно принимал; Хоть не изысканной их потчевал едою, Доволен был мой гость, когда ее вкушал. И я с друзьями толковал О радостях любви — не о войне кровавой. Жалел я короля английского, но, право, Не думал помогать ему, Поскольку почести и слава Мне просто были ни к чему. Я славы избегал с завидным постоянством, Гордясь лишь потому дворянством, Что мог налоги не платить. Но ныне не хочу я дворянином быть! Со дня рождения украшен этим званьем, По праву я теперь считаю наказаньем Происхождение мое: Увы, как дворянин, я призван под ружье. О славный предок мой, чей прах лежит в могиле! Чернила и аршин оружьем вашим были, Не лезли в драку вы, покоем дорожа, А я — потомок ваш, о робкий буржуа! Как сыну вашему, а моему папаше, Могло прийти на ум купить на деньги ваши Дворянство, коему теперь обязан я Тем, что воякою вдруг сделали меня? Прощай, мой тихий сад, души моей отрада! Прощай, фонтан! Прощай, тенистая прохлада! Прощайте, ягоды, и дыни, и покой, Холмы, долины, лес густой! О! Чтобы облегчить моей печали бремя, Пусть эхо здесь твердит все время! «Хозяин этих мест, что был приветлив так И так боялся ран, усталости и драк, Уехал на войну, которой так страшится. О, небо, пусть скорей домой он возвратится!» ШАРЛЬ-ОГЮСТ ДЕ ЛА ФАР
ОДА
Не в радость мне ни ум, ни тело! Недвижная, томится плоть, А ум, педант закоренелый, Тоски не в силах побороть. Ты, превращающий в услады Всё — даже капли горьких слез, О чародей Амур, мпе надо, Чтоб ты печаль мою унес! Вновь буду я в амурном войске Служить тебе, чье знамя — страсть. Я возвращаюсь, чтоб геройски На поле битв любовных пасть! На тайных празднествах Венеры И на вакхических пирах Прославлен буду я без меры, Когда земля мой примет прах! Амуры щекотать Силена Так примутся, что, пьян и сыт, Обжора жирный непременно, Дурачась, брюхо обнажит. И в память брюха де Ла Фара До дна там будут пить вино И петь средь пьяного угара С веселым старцем заодно! ГИЙОМ АМФРИ ДЕ ШОЛЬЕ
НА РЕВНОСТЬ
О Ревность, Купидона дочь, С глазами зоркими и злыми! Терзаешь души день и ночь. Ты подозреньями своими. Когда бы горестных сердец Не отравляла ты жестоко, Спокоен был бы твой отец: Он слеп, а ты — тысячеока. ШАРЛЬ ПЕРРО
ВЕК ЛЮДОВИКА ВЕЛИКОГО
(Фрагменты из поэмы)
Античность, спору нет, почтенна и прекрасна, Но падать ниц пред ней привыкли мы напрасно! Ведь даже древние великие умы — Не жители небес, а люди, как и мы. И век Людовика я с Августовым веком Сравню, не будучи хвастливым человеком. Хоть были римляне отважны и сильны, В военном ремесле они превзойдены, И, как Людовика, от первых войн начала, Победа никого так быстро но венчала. Коль кто-нибудь в наш век решился бы хоть раз Предубеждения завесу сбросить с глаз И глянуть в прошлое спокойным, трезвым взглядом, То с совершенствами он бы увидел рядом Немало слабостей, — и понял наконец, Что не во всем для нас античность образец, И сколько бы о ней нам в школах ни твердили, Во многом древних мы давно опередили. Отец искусств, Гомер, ты мной безмерно чтим. Могучий гений твой внушен тебе самим Всесильным божеством, и ярче нет примера Бессмертия стихов, чем жизнь поэм Гомера. Художники всех стран в теченье сотен лет Стремятся воплотить гомеровский сюжет; Твоей фантазии прекрасные творенья Для лучших мастеров — источник вдохновенья; Все, что нам тешит взор в скульптуре и резьбе, На полотне, в коврах — посвящено тебе. Но если б отнесло благое провиденье В наш век, во Францию, твое, Гомер, рожденье,— Ты знал бы то, чего твой век еще не знал, И заблуждений бы премногих избежал. Так, твой герой, боец, сразить врага готовый, Взмахнув мечом в пылу баталии суровой, Не застывал бы вдруг с подъятою рукой, Чтоб время дать тебе сказать, кто он такой; Когда взволнованный читатель ждет исхода,— Не до того ему, какого Гектор рода. Воспетые тобой герои давних дней Мудрее были бы, учтивей и скромней, И чувство меры бы тебе не разрешило Все сразу поместить на звонкий щит Ахилла,— Хоть сам Вулкан его с усердием ковал,— И солнце, и луну, и моря бурный вал, И грозные войска троянцев и ахеян, И их смертельный бой, что славою овеян, Впредсмертном ужасе ревущего быка, И льва, что рвет ему безжалостно бока, И юных пастушков, что у лесной опушки Пустились в пляс вокруг красавицы пастушки,— Короче говоря, так много, что и бог Все на одном щите изобразить пе мог. Да, этот чудо-щит в наш век, что с мерой дружен, Непредставляемым бы не был перегружен; Ты на излишества не стал бы тратить сил И только зримое на нем изобразил; Извилистый полет фантазии природной Сдержал бы разум твой своей уздой холодной, И повода бы ты Горацию не дал Тем извинять тебя, что ты, творя, дремал. ЧЕХИЯ И СЛОВАКИЯ
ЧЕШСКИЕ ПОЭТЫ
ШИМОН ЛОМНИЦКИЙ
* * *
Жизнь наша словно плывущий на судне: Ночью и днем, в воскресенье и в будни, Сидя, иль стоя, иль в сне беспробудном, Хочет не хочет, он движется с судном. Так же и мы — в многотрудной борьбе ли Или в бездействии — движемся к цели, Мы пролетаем, как искры, по свету — Только что были, и вот уж нас нету. ЗАВЕЩАНИЕ СКУПЦА
Все добро и деньги — другу, Всем желающим — супругу, Жбан и пиво — выпивохам, А находчивость — пройдохам, Мех, сукно и шубы — моли, Кукиш с маслом — всякой голи, Сено — овцам да коровам, Хвори — сильным да здоровым, Силу — немощным да слабым,
Никола Пуссен. Аркадские пастухи
Кости — псам, а сплетни — бабам, Реки — рыбам, хитрость — лисам, Небо — птицам, подпол — крысам, Танцы с драками — медведям, Путь, что я прошел, — соседям, Душу грешную — чертям, Тело — гадам да червям.МУДРОСТЬ
В обыкновение вошло считать, что мудрость — ремесло, что всякий, кто лишь ни захочет, в того она сейчас и вскочит. На самом деле то не так, и научиться ей никак нельзя в гимназии иль в школе, еще не слыхано поколе, что люди только те умны, что были в школах учены; напротив, нам видать случалось, что тьма ученых заблуждалась иль просто-напросто впросак умела попадать — да как! Как неученым не случится. Нет, мудрости не научиться в гимназии из разных книг! Кто думать иначе привык, тот ошибается жестоко: между людьми, по воле рока, еще до школ она жила — и школы людям создала; но не они, да и не годы ее дают: нет! дар природы она в сем мире, дар богов, дражайший всех иных даров. А кто лишь фолианты роет — ее вовеки не откроет, коль с ним она не родилась. Но для чего же учат нас? Сызмала книгами обложат? Затем, что в нас они умножат дары природы, разовьют наш ум и блеск ему дадут, как грань искусная — алмазу. Быть образованными сразу, без книг, без всякого труда, нельзя нам тоже никогда; но должно всем иметь терпенье умов возвышенных творенья узнать, изведать, изучить и, словно некий дар, хранить для отдаленных поколений. Что по себе оставил гений — высокий, им свершенный труд есть лучший мудрости сосуд, и кто оттоле черпать любит, природный дар свой усугубит и будет, при закате дней, и опытнее и умней.