Шрифт:
* * *
Поет Алкиной — и плачет. И плач потому так горек, что радости скоротечны, зато вековечно горе. Поет Орфей Гвадианы; рокочут на цитре струны, и в лад им вершины тают, и стынет поток бурунный. Как сладко он славит счастье! Как горько клянет невзгоды! И слушают завороженно вершины его и воды. «И брезжит надежда, да время не ждет: Добро за горами, а смерть у ворот…» Добро — цветок однодневка; распустится он под утро, да в полдень уже увянет, совсем и не цвел как будто. А горе могучим дубом упрямо вздымает крону; его бороды зеленой века сединой не тронут. Жизнь мчится, как лань-подранок, а смерть ей под сердце метит… Удача ползет улиткой,— успеть ли ей раньше смерти? «И брезжит надежда, да время не ждет: Добро за горами, а смерть — у ворот…» * * *
Девица, и статью и ликом красна, вдова не вдова и жена не жена, свой светоч в слезах провожая на рать, пеняла, печальная, глядя на мать: «Пойду на откос, ослепну от слез! За что мне, родная, в поре молодой, не ведая счастья, познаться с бедой и с тем обручиться, кто за семь морей увозит ключи от свободы моей! Пойду на откос, ослепну от слез! Слезами застлало очей торжество, лишилась я радости видеть его, зачем мне глаза, раз ушел на войну мой мир ненаглядный,— оставил одну! Пойду на откос, ослепну от слез! Корите вы ту, что несчастнее всех, я плачу, но разве страдание — грех? Добра мне желая, не делайте зла, я слез не лила бы, когда б умерла! Пойду на откос, ослепну от слез! Будь сердце холодным, да хоть из кремня,— кто плакать не станет, взглянув на меня,— не горько ли видеть, как вянет живьем пунцовая роза в расцвете своем! Пойду на откос, ослепну от слез! Так сгиньте же ночи, в которых нет глаз, чей свет и в моих до рассвета не гас! Как жить мне, что делать с моей однотой, в постели с одной половиной пустой! Пойду на откос, ослепну от слез!» ФОРТУНА
Фортуна дары раздает как придется: когда улыбнется, когда отвернется. По-быстрому делит, и все шито-крыто: кому — куча денег, кому — санбенито. Дает и не знает, кого награждает: и верно, и скверно, и всяко бывает. Лишит козопаса и стада и крова, захочет — с лихвою вернет ему снова. С лихвой — не с лихвой, а такое случится: у хромой козы два козленка родится. Дает и не знает, когда награждает! и густо, и пусто, и всяко бывает. Бродяга яйцо из курятника свистнет, и вот он, как персик, на солнышке виснет. А этот — почище любого бандита— ворует и грабит, и все — шито-крыто. Фортуна на это глядит как придется; когда улыбнется, когда отвернется. ЛЕТРИЛЬЯ
(Фрагмент )
Что скорлупки заменили туфли моднице Мингилье,— что ж, но что Менга без помоги в два корыта вгонит ноги,— ложь. Что женился дон Бездельник на красавице без денег,— что ж, но что он не пустит смело красоту супруги в дело,— ложь… Что нарядов у красотки тьма и муж отменно кроткий,— что ж, но что муж не знает, скаред, кто жене обновы дарит,— ложь. Что старик седым ложится, а наутро — как лисица,— что ж, но что луковый отварец на себя не вылил старец,— ложь. Что клянется дон Подонок будто вкусным был цыпленок,— что ж, но что мы от зубочистки не узнали о редиске,— ложь… Что для бледности невинной дама лакомится глиной,— что ж, но поверить, что сеньора не страдает от запора,— ложь. Что, молясь о сыне в храме, дева сохнет над свечами,— что ж, но не знать, какая свечка принесет ей человечка,— ложь… Что внимает серенаде Менга со слезой во взгляде,— что ж, Но что ей не снится проза вроде денежного воза,— ложь… Что гитара до рассвета может тренькать то да это,— что ж, но что нас не доконали упражнения канальи,— ложь… Что от скромного поэта по два года ждут сонета,— что ж, но что чванный нескладеха в день не сложит двух и плохо, ложь… Что дублоны к скупердяге приплывают по сотняге,— что ж, но что сын, гуляка тонкий, их не спустит по тысчонке,— ложь. Что Нарцисс главой своею что ии день в раю по шею,— что ж, но что зад его прекрасный не терзает ад ужасный,— ложь. * * *
Рыдала девица, стирая белье: ее ненаглядный оставил ее. В ту пору ей было четырнадцать лет; но весны проходят, а милого нет. Сияет ли солнце, горит ли луна, о горькой измене все плачет она. И множит ей памяти едкая соль на слезную муку сердечную боль. Милая, плачь: вылечит плач. Но мать ее просит: «Дочурка моя, утешься, иначе не выдержу я»,— а та отвечает: «Ах, матушка, нет, мне горя не выплакать за десять лет. Не хватит очей мне, не хватит и слез — такую обиду мне милый нанес. Пусть слезы струятся соленым ручьем, смывая с души моей память о нем. Я петь разучилась, а если пою, зовут все рыданием песню мою. Мой милый с собою мой голос унес, оставив молчание, полное слез». Милая, плачь; вылечит плач. БЫЛ БЫ В СЫТОСТИ ЖИВОТ, А МОЛВА НЕ В СЧЕТ
Про монархов рассуждаем, про раздел всея земли, а меня — не обдели маслом, свежим караваем, дай зимой варенья с чаем, водки, чтоб согреть живот, а молва не в счет. Пусть на серебре и злате принц снедает целый куль позолоченных пилюль,— чтобы трапезу прияти, мне и шкварки будут кстати: прямо с противня да в рот, а молва не в счет. В январе, когда на склоны снег покровом хладным лег,— мне бы жаркий камелек, да орешки раскалены, да про дни седые оны поскладнее анекдот, а молва не в счет. У купца к монетам рвенье,— чтоб звенели в кошелю, я же поутру люблю блеск ракушек в белой пене и внимаю Филомене там, где ива воду пьет, а молва не в счет. Юный грек в порыве смелом к жрице Геро ночью плыл, а меня в давильню пыл к струям гонит алым, белым, где блажен душой и телом посреди пьянящих вод, а молва не в счет. Тисба и Пирам влюбленный острым венчаны мечом, кровью, хлынувшей ручьем; мне по сердцу — торт слоеный, мой резец, в него вонзенный, поострей меча сечет, а молва не в счет. * * *
Куль я видел у менялы, полный спелых фиг и дуль. Разошелся быстро куль: знать, на дули спрос немалый. «Но тебе, — сказал он, — малый, буде в чем соврешь хоть раз, дулю я одну припас!» Начинаю. Есть в Мадриде дурень. Он и вам знаком; тлю узрит в глазу чужом, у себя слона не видя! Чтобы не был он в обиде, я бы дал ему за дурь пару дуль. Старый хрыч, собою горд, под венец идет с девицей. Простофиле и не снится, что невеста — первый сорт: трижды делала аборт. Поделом его надули! Три дули. Вышел порох весь в расход у преклонного супруга, а исправная супруга каждый год дает приплод. Может быть, она дает как предписано ей браком? Дуля с маком! Дон Безродный ходит франтом, самомнением томим: дескать, обращайтесь с ним, словно он рожден инфантом, хоть по крови маркитант он, по уму же — круглый нуль. Пять дуль. Хвастал дон Бахвал досужий зубочисткою с утра: мол, фазана ел вчера. По усам же обнаружил я, что дичь ему на ужин поставляет зеленщик. Шесть фиг. Спеленал себя шелками хлыщ, собравшийся на рать, так что и не разобрать, ратник это или знамя, и куда идет он: к даме, на бульвар ли, на войну ль? Семь дуль. Расфуфыренные хваты разодеты в прах и дым: предков, мол, не посрамим. Те и впрямь аристократы, но носили чаще латы, чем крахмальный воротник. Восемь фиг. В битве с одного удару сей храбрец сражает трех. Только этот пустобрех брешет с винного угару: мастер петь он под гитару, но не слышал пенья пуль. Девять дуль. Дон Обманутый Вздыхатель не получит ни черта. Вроде б истина проста, но не внемлет ей мечтатель. Незадаром, знать, приятель заработал целый куль дуль. * * *
Над рекой горянки пляшут среди сосен поутру, Хукар на камнях играет, ветер — на ветвях в бору. Не из водной колыбели стая белая наяд и не спутницы Дианы, коим лес покорный рад,— а горянки, свет Куэнки, чье подножье среди трав две реки целуют нежно, ноги им поцеловав. Как венок, сплели веселый хоровод из белых рук, чтобы переменой в танце не порушить дружный круг. Славно пляшут поутру девушки в бору! Аравийским златом блещут, множат Фебовы лучи косы их, — всех роз пышнее, ослепительней парчи. Их Куэнка облачила в цвет небес и цвет надежд — ни сапфирам, ни смарагдам не унизить их одежд. Ножка (если только юбка отворит лазок для глаз) на снегу жемчужно-белом бантом очарует вас — так в круженье соразмерном, скромной копией колони, на нежнейшем пьедестале столп хрустальный вознесен. Славно пляшут поутру девушки в бору! Черноту агатов звонких ранит пальцев белизна,— инструмент слоновой кости, что и Муз лишает сна: молкнут птицы, стынут листья, и река смиряет ход, чтоб услышать, как юница поутру в бору поет: «Горянки с гор Куэнки в бору чаруют вас, те — собирая шишки, а те — пускаясь в пляс ». Бьют шишкою о шишку, орешки шелушат, а то и жемчугами их вылущить спешат, смеются, отвергая любовных стрел алмаз, те — собирая шишки, а те — пускаясь в пляс. Слепой божок у Солнца глаза занять бы рад, чтоб улучить горянок, которые летят по Солнцу, что под ноги им стелет сотни глаз, — те — собирая шишки, а те — пускаясь в пляс.