Шрифт:
ФРАНЦИЯ
ФРАНСУА ДЕ МАЛЕРБ
УТЕШЕНИЕ ГОСПОДИНУ ДЮПЕРЬЕ
(Фрагменты )
Доколе, Дюперье, скорбеть не перестанешь? Ужели вновь и вновь Упорной думою терзать ты не устанешь В душе своей любовь? И эта смерть, удел, для смертных непреложный, И сумрак гробовой,— Ужели лабиринт, где кружится тревожный, Заблудший разум твой? Была она тебе отрадой, утешеньем — С тем спорить не хочу И память светлую небрежным обхожденьем, Поверь, не омрачу. Увы! Все лучшее испепеляют грозы, Куда ни посмотрю; И роза нежная жила не дольше розы — Всего одну зарю. Но если б не теперь взяла ее могила, Когда б, как ты хотел, Она на склоне лет седая опочила,— Чем лучше сей удел? Не мнишь ли, что она чем старей, тем любимей Была б на небесах, Что в старости укол червя неощутимей, Земной не давит прах? О нет! Когда душа коснется крайней меты И Парки нить прервут, Исчезнут и лета, едва достигнув Леты, За нею не пойдут. ……………………………….. Напрасны жалобы и сетованья эти, Смири тоску души, Люби отныне тень, и о потухшем свете Ты память потуши. Людской обычай благ, я признаю, не споря,— Слезами боль лечить, Через плотину глаз излить всю тяжесть горя И сердце облегчить. Тот, кто любовь свою оплакать не способен, Чью боль не выдаст стон, Бесчувственной душой тот варвару подобен Иль впрямь души лишен. Но — раб отчаянья, отвергнув утешенье, Ты возомнил, скорбя, Что ближних возлюбил в надменном сокрушенье Сильнее, чем себя. Я дважды, Дюперье, той молнией летучей Сражен был наповал, И дважды разум мой, целитель мой могучий, Забвения мне дал. Не потому, что мне легко забыть любимых, Что стоек я в беде, Но если нет лекарств от ран неисцелимых — Их не ищу нигде. Безжалостная смерть не знает снисхожденья, Не тронется мольбой — Она, жестокая, от воплей и моленья Слух отвращает свой. Ничтожнейший бедняк, чья хижина убога, Ярмо ее несет, И стража от нее у Луврского порога Монарха не спасет. Перед ее лицом нет места возмущенью, Напрасен ропот твой. Есть мудрость высшая — покорность провиденью: Для нас лишь в ней покой. МОЛИТВА ЗА КОРОЛЯ, ОТБЫВАЮЩЕГО В ЛИМУЗЕН
Стансы
О Боже праведный, ты, внемля нашим стонам, Встречаешь время смут с оружьем обнаженным, Чтоб дерзость отрезвить, бесчинства покарать, Незавершенное твоей противно Славе, Она твой труд вершит на благо всей державе, Целительную нам дарует благодать. Наш нынешний король, разумный и великий, Учился ревностно премудростям владыки, Искусству управлять, вести отважных в бой, Вели он замолчать — мы покоримся власти, Он ограждает нас от всяческой напасти, И нет нужды тебя обременять мольбой. Любой, кто слышит гром и видит, как над нами Потоки льют с небес и вспыхивает пламя От столкновенья двух враждующих сторон, Хоть в этом не узрел божественного знака, Но чудо явлено, и он поймет, однако, Сколь мощная рука хранит нас, как заслон. Ну что бы мог свершить король в борьбе со скверной При всем старании и доблести безмерной, При всей своей любви к величью твоему, Как уберег бы нас во тьме ночей беззвездных Среди подводных скал, неразличимых в безднах, Когда бы разум твой не помогал ему? Неведомое зло среди людей блуждает, Внушает им вражду, спокойствия лишает: Доверишься словам — и попадешь впросак. Всеобщая беда, увы, иным во благо, Их козням счету нет, и посему отвага Присуща лишь тому, в ком здравый смысл иссяк. Но в злополучный час надежда не иссякла, Мы верим, что добру присуща мощь Геракла, Что приняла твой меч достойная рука, И если бы мятеж стал гидрою стоглавой, И если бы весь мир восстал кипящей лавой, Рассеял бы король несметные войска. Дай нашим помыслам исполниться, Всевышний, Избавь от лютых бед, от горечи излишней, Печальной памяти сотри глубокий след. Смиряя ураган, наш вождь на поле боя Отвагу проявил и мужество героя, Яви же, Господи, благоразумья свет. Не уповал король на мощь огромной рати, Он знал: число — ничто, оно пьянит некстати И, застилая взор, лишь умножает мрак. Нет, помощи земной не ждал он ниоткуда, Так пособи ж ему, и совершит он чудо, Все чаянья затмит и даст нам столько благ. Разбитым полчищам не избежать расплаты, Найти убежище не смогут супостаты, Не скроют беглецов глухие дебри гор, Их тайные дела однажды станут явны, Их извлечет на свет властитель достославный И злобным проискам немедля даст отпор. При помощи своих установлений строгих Он кротких защитит и оградит убогих, Он праведным вернет и право и покой, Он дерзости лишит разбой и святотатство И, не беря в расчет ни знатность, ни богатство, Любого устрашит карающей рукой. Пред грозным именем склонятся замки в страхе, И стены и врата окажутся во прахе, Посты сойдут с бойниц, тревожный минет час, Оралом станет меч — такая роль достойней,
Франс Хальс. Цыганка
Народ, измученный жестокой долгой бойней, Заслыша барабан, пойдет беспечно в пляс. Распутство и грехи в эпохе новой сгинут, И сластолюбие и праздность нас покинут, Немало из-за них мы претерпели бед. Король достойнейших вознаградит по праву, Всем доблестным вернет заслуженную славу, Искусства возродит, лелея их расцвет. Он сохранил в душе наследье веры старой, Любовь к тебе и страх перед твоею карой, Он жаждой благости и святости томим. Служение тебе всех благ ему дороже, Он сам возвысится в твоем сиянье, Боже, Желая одного: быть подданным твоим. Развеешь ты печаль, развеешь все невзгоды И отдалишь от нас те роковые годы, Когда счастливые узнали вкус беды. Ты семьи одаришь, достаток умножая, Работу дашь серпам порою урожая, Цветенье дашь весне, а осени — плоды. Страданиям конец придет и лихолетьям, С какою радостью мы это чудо встретим! О Господи, твой мир — вместилище тревог: Несчастия, увы, таят угрозу счастью, Так сохрани же нам своей верховной властью Того, кто в трудный час народ свой уберег. Беспечным королем пренебрегают принцы, При нем одни льстецы в правителях провинций, А сам проводит он в попойках день за днем, Не видя происков и плутней хитрых бестий. А прихвостни его — могу сказать по чести — Когда такой умрет, не загрустят о нем. Но, к счастью, не таков паш бравый повелитель, Заступник ревностный и ангел наш хранитель, Чья милость укротит и зависть и порок. О, сколько на земле ты жить ему позволишь? Мы, слуги верные, желаем одного лишь: Продли, о Господи, его царенья срок! Отродья деспотов безумны и ретивы, Им невтерпеж таить бунтарские порывы, Советы нам дают, но всё, увы, во вред. Мы видим их насквозь и счет ведем особый, И пусть они идут на поводу у злобы, Нас бережет король, иной защиты нет. Пусть благодетель наш подольше нами правит, Пусть подданных своих от ужасов избавит, И, удивляя мир блистательной судьбой, Пускай он близится вседневно к высшей цели, И славою своей, невиданной доселе, Пускай затмит он всех, увенчанных тобой. Его наследнику даруй до срока зрелость, Чтоб юноша обрел отцовский ум и смелость, Чтоб чести следовал всегда и доброте, Чтоб в летопись вписал достойные деянья, Чтоб солнцем одарил тех, кто не знал сиянья, Чтоб светом озарил живущих в темноте. Пускай он отомстит соседям в полной мере, Дабы Испания узнала боль потери Среди горящих нив и крепостных руин, И если наш позор был следствием раздора И доблестный отец не мог настигнуть вора, Враждебную страну накажет славный сын.ПОДРАЖАНИЕ ПСАЛМУ CXLV
Не уповай, душа, отринь посулы мира, Чей свет — лишь блеск стекла, чья слава — плеск зефира На пенистой волне: мелькнет — не уследить. Бесцельна суета, тщеславие напрасно, Лишь Богу жизнь подвластна, Лишь Бога нам любить. К никчемному стремясь, мы лезем вон из кожи, Снуем вокруг владык, хотим попасть в вельможи, На брюхе ползаем и не встаем с колен, А сами короли — на что они способны? Ведь нам во всем подобны И превратятся в тлен. Едва испустят дух, все жалким прахом станет, Угаснет слава их, величие увянет, Чей светоч полыхал перед вселенной всей, В гробницах обретут последнее жилище, Став лакомою пищей Пронырливых червей. Забыты имена правителей покойных, Вершителей судеб, воителей достойных, Смолкают похвалы, едва исчезла власть. В крушенье роковом с властителями вместе И выкормышам лести, Их слугам, также пасть. ПЕСНЯ
Пробудитесь, я жду вас, красавица! Рощи новой листвою кудрявятся, И природа с искусством затеяла спор, Расстелив на лугах пестроцветный ковер. Веет сладостными ароматами Над полями, покоем объятыми; Нет, не миру светить вышел Феб-Аполлон, Но спешит на свиданье любовное он. Ореолом лучей коронованный, Древней страстью своей околдованный, Не мечтает ли он, что настигнет теперь, В это дивное утро, Пенееву дщерь? Все живущее тянется к радости, Наслаждайтесь утехами младости, Вы поверьте, и так слишком рано придет Время горьких морщин, бремя тяжких забот. А в жару полуденную томную Мы укроемся в рощу укромную, И, всецело отдавшись фиалкам лесным, Позабудем курильниц мы приторный дым. С ветки падуба или шиповника Торжествующей песнью любовника Будет тешить нам слух чаровник-соловей, И, внимая певцу, смолкнет шумный ручей. А потом, пробираясь опушкою, Пастуха мы увидим с пастушкою, Поглядим, как, устами друг к другу припав, Двое негу вкушают на ложе из трав. Вечно юный Амур без усталости Там творит свои милые шалости, И в помине там скучных условностей нет, В коих так погрязает изысканный свет. Вдруг и я это счастье изведаю, Наслажусь долгожданной победою, Вдруг страданья мои, моя преданность вам Побудят уступить неотступным мольбам! Вы притворства ужель не приметили В гимнах скромности и добродетели? Но всесильна природы и разума власть, И ответите — верю! — вы страстью на страсть. ОНОРА ДЕ РАКАН
ОДА
Вы, что смеетесь надо мной, Желая, чтоб мой путь земной Всегда был орошен слезами, Взгляните, сколько горьких мук На долю выпало мне вдруг С тех пор, как разлучен я с вами. Досталось, видно, неспроста Мне все, что может нищета Прибавить к своему проклятью: Я нахожусь в жилье пустом, Где служит грязный пол столом, Скамьей, буфетом и кроватью. Хозяин наш, в недобрый час Приняв за гугенотов нас, Вдруг вылетел быстрее пули. По грязи мчался ои, чуть жив, Детей в корзину посадив И унося свои кастрюли. Растерян и глупей, чем гусь, Я в этом доме нахожусь, Где даже нет, по крайней мере, Того, что привлекло б воров, Поскольку этот жалкий кров Остался без окон и двери. Дождь льется, гром гремит вдали, И у причалов корабли Подпрыгивают, как собаки. Слуга мой с ветром в спор вступил И мне из шапки смастерил Фонарь, мерцающий во мраке. Свой страх преодолев с трудом, Хозяин наш вернулся в дом В довольно скверном экипаже. Он не причесан, не умыт, Притом такой имеет вид, Как будто уличил нас в краже. Однако старец этот вдруг Стал уверять, что нам он друг, И старомодно поклонился. При этом нос его кривой, Как шея черепахи злой, Наморщился и удлинился. В лохмотьях несколько солдат, Томясь от голода, лежат Со мною рядом на соломе И принимаются опять Свои победы вспоминать И толковать о де Бапоме. Вот так беседу мы ведем, И вроде все нам нипочем, Хотя душа тоской объята. Болтают все наперебой: Один — как брал Патэ, другой — Как осаждал Фужер когда-то. Хозяин, видя, что у нас Еще остались в этот час Надежды смутные на ужин, Заводит речь о том, что он, Увы, последнего лишен И, в довершение, недужен. А я, кто обречен судьбой Все время видеть пред собой И всякий сброд, и мрак невзгоды, Я вам стихи пишу, как встарь, Покуда не потух фонарь Под завыванье непогоды. Мой ангел, свет моей души, Когда прочтете вы в тиши Послание из тьмы осенней, И если, голову склоня, Не пожалеете меня, Мне нет надежды на спасенье. СТАНСЫ
Тирсис, пора и нам подумать о покое: Полжизни прожито, и что еще другое, Как не могильный холм, в конце пути нас ждет? Мы много видели; неведомая сила По морю бурному корабль наш носила, Для тихой гавани настал теперь черед. На милости судьбы рассчитывать не стоит: Кто верит в них — тот слеп, дом на песке он строит, Вознесся высоко — к паденью будь готов. Деревьям гром грозит — тем, чьи вершины выше, И бешенство ветров скорей разрушит крыши Дворцов властителей, чем кровли пастухов. О, счастлив тот, кто смог изгнать желанье славы Из сердца своего, кто избежал отравы Стремлений суетных, безрадостных забот, Кто временем своим распоряжаться волен, Имеет скромный дом, судьбой своей доволен И невозможного не хочет и не ждет. Возделывает он то поле, на котором Трудился дед его, он равнодушен к спорам, Что власть имущие ведут между собой, Не тщится разгадать причины непогоды И за одним следит: чтоб не погибли всходы, Когда грозит бедой им ветер грозовой. Страстей своих король, он знает, чем гордиться: Межа его земли — империи граница, Дом — Фонтенбло и Лувр, закрытый для чужих; Он не завидует ни пышности, ни славе Земных властителей, себя считая вправе Не видеть их самих, а лишь портреты их. Он видит, что нужды его семья не знает, Он видит, как в полях колосья серп срезает, Как виноградари срывают виноград, И кажется ему, что влажные долины, Холмы зеленые, просторные равнины Дары осенние вручить ему спешат. Порой преследует оленя он по следу В лесах, где солнца луч не празднует победу Над вечной полумглой, спускающейся с крон; Порою лай собак ведет его к поляне: Там заяц, что бежал с такою прытью ране, Находит смерть свою в местах, где был рожден. Порою бродит он недалеко от дома И смотрит, как ручьи бегут из водоема, Как серебро блестит средь золота снопов. Порой с пастушками он вместе отдыхает На ложе травяном, которое не знает Иных завес, чем тень от сросшихся кустов. Он старости своей печальное соседство Встречает без тоски под кровлею, где детство Он раннее провел, где набирался сил; Ведет он счет годам по урожаям снятым, Но листьям, что шуршат своим опавшим златом, Стареет он, как лес, что сам же насадил. На быстром корабле, ветрам и волнам внемля, Не будет мчаться он в неведомые земли, Чтоб там отыскивать сокровищ скрытых след; Не жаждет славы он, о лаврах не хлопочет И встретить смерть свою он в той постели хочет, В которой умерли его отец и дед. В порту взирает он, как ветер, дуя рьяно И предвещая нам начало урагана, Желанья буйные зажег в людских сердцах, Но также видит он, что смертных ожидает: В то время, как один на небо попадает, Другой, растерзанный, толпою втоптан в прах. Пусть не владеет он роскошными дворцами, С их капителями, колоннами, коврами, Пусть роскошь не вошла в приют его простой,— Он видит, как зима сменяется весною, Ковер живых цветов он видит пред собою И наслаждается живою красотой. Поверь мне, час настал, когда расстаться надо С цепями рабскими, что носят за оградой Сверкающих дворцов, где стережет беда: Близ дуба мощного кустам расти не мило, От солнца прочь бегут все прочие светила, Страшась в его лучах исчезнуть навсегда. Так долго тщетные надежды мы питали! Так долго милостей напрасно ожидали! А зависть в миг один разбила все мечты; Они — всего лишь дым, они — посев, чьи всходы Всегда подвержены причудам непогоды И пе зерно дают, а чахлые цветы. Глушь, сердцу милая! Вдали от жизни шумной, Вдали от суеты, от роскоши безумной Я начал забывать страданья прошлых дней. Долины тихие, ручьи, лесные тени, Вам видеть довелось души моей смятенье, Теперь свидетели вы радости моей. ФРАНСУА ДЕ МЕНАР
ПРЕКРАСНАЯ ВДОВА
Клориса, я всегда тебе служил послушно, Всю жизнь свою давно поверг к ногам твоим, Зачем отказывать мне в счастье равнодушно, Коль я считаю дни моих последних зим? Должно ль твое лицо скрываться под вуалью И траурный наряд помехой быть любви? Пора быть радостной, расстанься же с печалью, Сиянье глаз твоих мне наконец яви. Где твой веселый нрав, твое благоразумье? Что сделалось с твоей холодной головой? Быть верной мертвому ревнивцу — вот безумье, Ужель охвачен им и светлый разум твой? Ты не дала обет жизнь доживать вдовою, Никто не стоит жертв, будь хоть сам Цезарь он, Покинул муж твой дом — ты быть должна живою, Но плачешь ты, и в скорбь я снова погружен… Пусть горести мои превысят радость втрое, Пускай сменяются династьи королей, Пусть Гектор вновь падет, пускай пылает Троя, Но все ж я не смирюсь с суровостью твоей! Я не сегодня стал твоим рабом смиренным, Почти что сорок лет прошло уже с тех пор, Но с обожанием я вижу неизменным Средь темных локонов серебряный пробор. Я перед девочкой склонялся, пламенея, Пленили навсегда меня твои черты, Но в руки ты взяла светильник Гименея — Скрыл в сердце я любовь, так пожелала ты. Я слова данного вовеки не нарушу, Признаньями в любви не стану тешить свет, И если иногда я открываю душу, Наперсники мои не выдают секрет. Тоскуя, ухожу я в дикие дубравы, Им исповедуюсь и жалуюсь скале, И утешенья мне нашептывают травы, Когда в тени густой лежу я на земле. Я от тебя бежал в тоске в чужие страны, Я именем твоим будил лесную даль, Италии моря не врачевали раны, И флердоранжа цвет не исцелял печаль. Вниманья не дарил я берегам старинным, Что сам Нептун почтил присутствием своим, Я грезы предпочел хожденью по руинам, И видел я твой лик, осматривая Рим. Клориса, страсть моя сильнее год от года, И все века земли не знают равной ей, С улыбкой нежною любуется природа Огнем моей любви, огнем твоих очей. Ты славилась красой чудесной с колыбели, И так же, как рассвет, прекрасен твой закат, И щеки свежие ничуть не побледнели, Как будто бы года твое лицо щадят. Без страха наблюдай конец всего земного, И лучше на себя ты в зеркало взгляни; Ты лилии белей, румяней розы снова, Зима тебе опять весны приносит дни. И хоть уже стою я на краю могилы, Седеет голова, и остывает кровь, Немеет разум мой, и угасают силы, Но теплится во мне пока еще любовь. Положит скоро смерть конец моим страданьям, И Парка оборвет существованья нить. Как будешь ты внимать отчаянным стенаньям Той тени, что могла так долго ты томить! Клориса, сможешь ты забыть мою кончину? Молчать, коль обо мне с тобой заговорят? Иль ты раскаешься, когда я мир покину, Захочешь наконец снять траурный наряд? Ведь если б мне пришлось тебя оплакать Ничто в беде моей мне не могло б помочь, Я бы ослеп от слез, я б обезумел в горе, Но предавался бы любви я день и ночь.