Шрифт:
СУЩЕСТВА В ОБЛИЧЬЕ СТРАННОМ
Существа в обличье странном У природы не в чести: Редки встречи с великаном, Трудно карлика найти. Мало женщин как Елена, Нет как Нестор мудрецов, Крепче пьяницы Силена Мало в мире молодцов. Мало псов, как Цербер, грозных, Нет реки как Ахерон, Нет ночей совсем беззвездных, Не всегда в ладье Харон. Нет синей небесной сини, Лучше нет, когда весна, Горче нет, чем сок полыни, Ничего нет слаще сна. Громче грома редки крики, Мало гор как Пелион, Редкий зверь, ручной иль дикий, Львиной силой наделен. Редко высшее блаженство, Редок час великих мук, И так мало совершенства В том, что видим мы вокруг. ПИСЬМО К БРАТУ
(Фрагменты )
Мой брат, последний мой оплот, Ты, кто один на белом свете, Находишь нестерпимым гнет, Который лег на плечи эти; Друг верный, пылкий и прямой, Готовый следовать за мной, Чтобы в беде мне быть опорой, Спаси в последний раз меня: Пусть мне позволят жить, коль скоро, Измученный, не умер я. Когда надежды свет нельзя Узреть за черной пеленою, Когда и судьи и друзья Захлопнут двери пред тобою, Когда устанешь ты просить, Когда устанешь слезы лить, Взирая на мои мученья,— Моли судьбу, чтобы гроза Гнала корабль мой в порт спасенья Или закрыла мне глаза. Кто может о грядущем знать? У наших бед свое теченье, И не дано нам разгадать Истоки их и назначенье. Лишь богу ведомо о том, Что ждет нас, а своим умом Не можем мы осмыслить это, Не можем знать путей своих, Как нам не разгадать секрета Морских течений, волн морских… Но изменения всегда И миром правят и природой. Изменит и моя звезда Свой путь, отмеченный невзгодой. Бедой мой разум иссушен, Слезами взор мой замутнен, Кровь стынет от тоски и боли. Но после ночи — свет в окне, И беспросветный мрак неволи Свободу предвещает мне. Какие бы силки опять Враги ни расставляли всюду, Надежды мне не потерять, Что я в Буссэре снова буду. Придет пора — и бог дневной Заблещет светом предо мной Над нашим родовым именьем, Чтоб снова я увидеть мог, Как он, пылая прежним рвеньем, Лучами золотит песок. Зеленый лес увижу я, В котором ждет меня прохлада, Увижу, как, траву жуя, Мычащее пасется стадо, И с каждой новою зарей Вновь зарастает луг травой; Увижу тропы к водопою, Услышу жалобы песка И эхо, что ворчит порою В ответ на ругань рыбака. Всю ночь на берегу готов Рыбак от холода томиться, Считая, что его улов С морским уловом не сравнится. Но, хоть добыча велика, Ничтожна прибыль рыбака: Порою даже рвутся сети, Так много рыбы из воды Он извлекает здесь, но эти Не окупаются труды… Увижу, как цветут луга, Увижу, как траву срезают И как, сложив ее в стога, На них крестьяне отдыхают. Поскольку в климате таком И виноградом и вином Всегда бывал наш край обилен, То я, когда настанет срок, Увижу, как во мгле давилен Струится пенящийся сок. Там, как ведется с давних пор, Бельгард наш устали не знает: На все свой обращая взор, Доходы он преумножает. Он скажет, много ли стогов Удастся вывезти с лугов И сколько шерсти даст нам стадо, И лучше стариков-крестьян Решит он, что посеять надо И есть ли в чем-нибудь изъян. Как и в былые времена, Все поровну делить мы будем: Из наших мест устранена Вражда, что жить мешает людям. И, братья, сестры, дети их, Во власти помыслов одних Благословим мы край прекрасный, Где все в избытке мы найдем. Войны бы только гром ужасный Не сотрясал наш тихий дом. Когда б такая благодать Остаток дней моих венчала, Другие радости искать Моя б душа не помышляла. Свобода наконец должна Мне счастье возвратить сполна. И я не сделаю ни шагу, Чтоб Лувр увидеть… А потом Спокойно в ту же землю лягу, Где предки спят последним сном. Вот те права, что край родной Имеет на меня с рожденья,— И коль во Франции со мной Сочтется смерть — мне нет прощенья. Как ни было б коварно зло, Но от Гаронны и от Ло Не отделить моей могилы. И где б ни довелось мне жить,— Вдали от мест, что сердцу милы, Нельзя мне голову сложить. Надежда от меня бежит, Мои невзгоды — непрестанны, Труд незаконченным лежит,— Пора мне дать покой желанный. Как был безжалостно суров Гнев этих яростных умов! Как был гоним я злобой черной! Не выдержав, я низко пал: Невинный, каялся притворно Я в том, чего не совершал. О! Страждущего без вины Напрасно крики раздаются: Сердца железные страшны, Они на крик не отзовутся. Уж год пылает ярость их, И нет на свете слов таких, Чтоб загасить ее пыланье. Кто справедливей всех, и тот Считает за благодеянье, Коль раны мне не нанесет. Но что бы я ни перенес, Мои убийцы непреклонны. К чему же было столько слез, К чему смирение и стоны? Чтобы лишиться света дня? Лишиться воздуха, огня? И стены каменного ада В тоске безмолвной созерцать? Или меня изжарить надо, Чтоб лютый голод их унять? Лишь ты — последний мой оплот, Лишь ты, один на белом свете, Находишь нестерпимым гнет, Который лег на плечи эти; Брат верный, пылкий и прямой, Готовый следовать за мной, Чтобы в беде мне быть опорой, Спаси в последний раз меня: Пусть мне позволят жить, коль скоро, Измученный, не умер я. АПОЛЛОН
Я тот, чьи алтари чтут всюду во Вселенной, Чьи стрелы гибельны, чей взгляд светлей огня; Я тот, кто и богов страшит в грозе военной! Борьба со смертными достойна ли меня? Но дерзость их мою природу исказила, Завидующих мне карать я принужден. Всему живущему давал я жизнь и силы, Теперь невольно смерть приносит Аполлон. Все алтари мои навек освобожу я От нечестивцев злых, сразив их тучей стрел. К моим оракулам, лишь истины взыскуя, Все смертные придут провидеть свой удел. Могу я повелеть, чтоб ветры онемели, А мрамор мертвенный обрел живую речь. Мной предначертаны царям пути и цели, Могу я музыку из дерева извлечь. Дохну — и чаши роз полны огня живого, Лилейной белизне я блеск живой даю, Замерзнувшим полям жизнь возвращаю снова, И мне воскресший мир несет хвалу свою. Но только скроюсь я, везде иссякнет пища, Наступят ужас, мрак; покроет землю лед, Цветущие сады он превратит в кладбища, И лишь сомкну глаза, весь мир живой умрет. СОНЕТ ТЕОФИЛЯ НА ЕГО ИЗГНАНИЕ
Любимцы короля, льстецы и острословы, Вы при дворе нашли гостеприимный кров, Карающий закон к вам вовсе не суров, От вас и небеса свои отводят ковы; Должно быть, с легкостью вы осудить готовы Потоки этих слез и горечь этих слов,— Спросите же у скал, у сумрачных лесов, Простерших надо мной сочувственно покровы, И вы узнаете — нет горше бед моих! Рассудка доводы не облегчают их — Ужель средь стольких зол останусь хладнокровен? Надежду приступом теснят со всех сторон; И мне ль надеяться, что буду я прощен? Увы — прощенья нет тому, кто невиновен! ЭПИГРАММА
Я полностью согласен с Вами в этом — Лишь сумасшедший может быть поэтом. Но, видя Вас, оговорюсь: о нет! Не всякий сумасшедший есть поэт. * * *
Недавно, пламенем божественным объятый, Я в храм вошел, где все дышало тишиной, И, с грешною своей беседуя душой, Раскаяньем томим, вздыхал я виновато. Но, всех богов моля отсрочить час расплаты, Увидел я Филлис. Пред красотой такой Я крикнул: «Для меня все боги — в ней одной, Лишь ей принадлежат алтарь и храм богатый!» Тут боги впали в гнев и за любовь меня Задумали лишить навеки света дня; Но что мне месть богов и пламень их небесный? О, если, смерть, решишь ко мне ты заглянуть, Я с радостью пройду страдальческий свой путь, Чтоб умереть за ту, чьи взоры столь чудесны! СТАНСЫ
Люблю — и в этом честь моя; Никто из смертных, знаю я, Не испытал подобной страсти, И чем бы ни грозил мне рок — Смерть не страшна мне, видит бог: Ведь жизнь моя — лишь в Вашей власти! Смиреннейшие из людей, Склонясь во прах у алтарей, Ища богов благоволенье, Сжигают только фимиам; А я, верша служенье Вам, Решаюсь… на самосожженье! Монархи — баловни судьбы: Сеньоры наши — им рабы, Стихии им подвластны тоже, Весь мир — их замок родовой; А я владею — лишь тюрьмой, И мне она всего дороже… АНТУАН ДЕ СЕНТ-АМАН
УЕДИНЕНИЕ
(Фрагменты )
Как я люблю уединенье! Как этот край, чей свят покой, Вдали от суеты мирской Мне по душе в моем смятенье! О, боже! Как я видеть рад Леса, что на заре Вселенной Надели из листвы наряд И красотой своей нетленной, Как и столетия назад, К себе приковывают взгляд. Среди листвы зефир-повеса Играть без устали готов, И только высота стволов Изобличает возраст леса. Сюда со свитой поспешил Укрыться Пан в былые годы, Когда Юпитер порешил На мир с небес обрушить воды, И, спрятавшись в ветвях густых, Пан ждал, чтобы потоп утих. Как воскрешает филомела Былые сны в душе моей, Когда она среди ветвей Свой голос пробует несмело! Как любо мне величье гор! Хотя к их безднам и обрывам Влекло недаром с давних пор Тех, кто был слишком несчастливым И кто в отчаянье искал Со смертью встречи среди скал. Как по душе мне буйство это Потоков, падающих с гор И скачущих во весь опор В долину, где бушует лето! Затем, как змеи в гуще трав, Они ползут, ища прохлады; Средь зарослей ручьями став, Они приютом для наяды Становятся, и возведен Там для нее хрустальный трон. Как радуют меня болота С боярышником по краям! Растет ольха и верба там, И вечно длится их дремота. Приходят нимфы в те места И, прячась от жары, срывают Тростник болотный: их уста Его в свирель преображают; Страшась какой-нибудь беды, Глядят лягушки из воды. Там водоплавающей птице Вольготно жить, поскольку ей Дурных охотничьих затей Не надо никогда страшиться. Одна из птиц погожим днем Всё чистит перья, а другая В любовном трепете своем Бьет крыльями, в воде играя; И всем им лоно этих вод И радость и приют дает. Ни летом, ни порой холодной Там не услышишь никогда, Как за кормой журчит вода, Как скачет конь близ глади водной. Там путник алчущий не пьет Струю холодную с ладони, Там загнанных косуль не ждет Смерть после яростной погони, И рыб не тащит на песок Стальной предательский крючок. Люблю смотреть на запустенье Старинных замков, чьих руин Не пощадил поток годин В своем извечном исступленье. Там правят шабаш колдуны, Там злые духи обитают И, дикой резвости полны, Нас по ночам с пути сбивают; Найдя в расщелинах приют, Ужи и совы там живут. Орлан во мраке смерть пророчит, Зловещий испуская крик, И домовой, проснувшись вмиг, В ответ и пляшет и хохочет. Скрипя, качается скелет, Свисая с балки прокопченной; Повесился во цвете лет Там некогда один влюбленный Из-за пастушки злой; она Была с ним слишком холодна. В моем причудливом творенье, Я думаю, заметишь ты Хотя бы отблеск красоты, Пленяющей воображенье. Порой смеясь, порой грустя, Как вдохновенье повелело, В согласье с тем, что вижу я, Слова из сердца рвутся смело, Свободы не лишив меж тем Тот дух, что остается нем. Как я люблю уединенье! Искусство Аполлона там Я, предающийся мечтам, Сумел постичь в одно мгновенье. Еще из-за тебя люблю Уединенье, ибо вижу, К нему, мой друг, любовь твою, За что его я ненавижу: Ему легко меня лишить Возможности тебе служить. ТРУБКА
Поближе к очагу присев на связку дров, Я с трубкою в руке задумался глубоко О горестях моих, о власти злого рока, О том, что чересчур со мною он суров. Но теплится в душе надежда, и готов Я верить, что судьба, по истеченье срока, Изменит жизнь мою, я вознесусь высоко И в славе превзойду властителей миров. Но стоит табаку в горсть пепла превратиться, Как мне с моих высот приходится спуститься, Сойдя в низину бед, чей мрак непобедим. Нет! Что ни говори, различие большое Никак нельзя найти меж трубкой и душою: Надежда иль табак, то и другое — дым.