Я свинтил из этой квартирки. Невероятно раскалённое солнце палило моё тело, в то время как чувство отчаяния от отходняка просто ломало меня пополам. Казалось, все мои мышцы напряглись одновременно. Я чувствовал себя подавленным, использованным, бессмысленным. Я прошёл десять кварталов обратно до Гарднера, но, казалось, это было самое жестокое физическое испытание, через которое мне доводилось проходить. В бессилии. В ломке. В депрессии. Уф.

По неизвестной мне причине, я остановился у телефона-автомата и сделал кое-что по-настоящему глупое – я позвонил маме. Я пытался вести себя так, словно ничего не происходило и просто узнать, как у неё дела, узнать, что там с семьёй в Сиэтле. А по правде говоря, мне просто нужно было услышать голос, который утешал меня, когда я был маленьким мальчиком, болевшим гриппом, или когда крутые парни избивали меня за то, что я был «пидорским панком». Я знал, что она чувствует, что со мной что-то не так. Мне хотелось блевать от вони, которая стояла в этой гетто-будке, а граффити заглухо затемняли её стеклянные стенки, так что я даже не мог посмотреть на улицу. Меня охватила клаустрофобия. Я старался не показывать виду.

«Нет, мам, со мной всё в порядке, просто немного устал», - сказал я – «Наверное, я заболеваю». Ага, заболеваю наркоманией от долбанного крэка!

После того, как я повесил трубку, я протащился ещё пару кварталов до нашей репетиционной базы. В обычной ситуации я был бы рад увидеть кого-то из членов группы или тех немногих друзей, что у нас были. Но в этот раз я надеялся найти что-то – что угодно – что помогло бы мне ослабить это прибивающее к земле чувство тяжести. Колёса, Найт Трэйн, может даже кокаин. Или всё разом.

Когда я завернул за угол ко входу, солнце ударило мне прямо в глаза, и я издал стон боли и шока. Дверь была открыта, и к счастью Джо-Джо и Дэл были там с Найт Трэйном. После того как я заглотил всю бутылку единолично, я рассказал им, в чём дело было.

«Бля, чувак» - сказал Джо-Джо, когда я закончил – «У меня есть немного денег. Пойду куплю больше бухла».

Он сбегал в магазин спиртных напитков за углом. Вот таков был наш круг близких друзей. Мы готовы были на всё друг ради друга. Мы не осуждали друг-друга. Мы просто всегда друг за друга горой были.

После первой бутылки я немного поуспокоился. То, что я находился на нашей маленькой репетиционной базе тоже сыграло свою роль – это было убежище. Грязный пол со старым коричневым ковром был омерзителен, но это была наша мерзость. Усилки, расставленные по стенам были подержанными, но они были единственной возможностью, чтобы наша музыка была услышана. Высота потолков была всего лишь 6 футов, так что, будь то гитарный кофр или голая девчонка – всё легко просматривалось. Это было нашим убежищем. И наши друзья были готовы меня поддержать.

Джо-Джо вернулся с огромным бумажным пакетом алкогольной провизии, и мой крэк-кокаиновый отходняк растворился в прошлом, став всего лишь ещё одним жизненным опытом. В дальнейшем я ещё употреблял крэк, но никогда больше я не был так плохо подготовлен к этому, как в тот первый раз с Филипе.

По мере того, как вокруг нас усиливалась связанная со звукозаписью суета, всплыли кое-какие последствия наших тусовок в Гарднере: как-то ночью копы вломились к нам в поисках Эксла. Они хотели допросить его по поводу того, что впоследствии оказалось фиктивным делом об изнасиловании. После этого наши дни в Гарднере были сочтены.

Эксл преступления не совершал и срок не отсиживал, но случай вдохновил нас на написание отличной песни, “Out to Get Me,” которую мы вскоре, в начале 1986, стали играть с остальными. В ней можно почувствовать глубину нашей коллективной паники, когда мы сидели и ссались, что на лейблах могут пронюхать, в чём дело, и прекратить с нами возиться: “Вам меня не поймать, я нихуя не виноват!”

Эксл неделями не появлялся на репетиционной базе, избегая поимки, до тех пор пока не сняли обвинения и не прекратились новости о том, что нашего вокалиста ждёт тюремный срок. Все водили нас на обед – разные управляющие компании, лейблы. Шикарные рестораны, где люди проводили деловые встречи, были не просто той частью ЛА, которую я не видел, они были частью той жизни, которой мне не довелось пожить, разве что заглянуть в глубину заведений, где я работал сначала посудомойщиком, а потом пекарем.

Я как-то позвонил Ким из Fastbacks после нескольких таких походов, пытаясь свыкнуться с той идеей, что люди гонятся за контрактом на нашу запись.

– Это странно, - говорил я ей, - Эти парни в деловых костюмах водят нас обедать. Можно заказывать всё, что пожелаешь.

Хотя в «Spago» (один из самых дорогих и известных ресторанов – прим. пер.) нас не водили – мы столько не стоили, и, к тому же, были довольно неопрятны. Я помню, как мы приходили в офис к Девиду Геффену: когда мы стояли в приёмной, ходившие туда-сюда работники не думали, что мы были группой – они принимали нас за бездомных.

Через некоторое время мы просили посещать одно и то же заведение настолько часто, насколько возможно – ресторан на бульваре Сансет на краю Беверли Хиллс под названием «Hamburger Hamlet». Гамбургеров я там так и не ел, зато там подавали сильно-алкогольное. Несмотря на все эти встречи, я немного переживал, когда дело дошло непосредственно до заключения контракта. Я считал себя опытнее остальных парней, так как уже однажды прошёл через это, пусть это был и небольшой независимый лейбл, но я всё равно чувствовал себя не в своей тарелке. Я понимал дела не до конца. Если быть точнее, я вообще никак их не понимал. Я даже делать вид не собирался, что справлюсь со сделкой вроде этой.