чего не бывает. Вс равно будет так, как задумано.

— Кем задумано? – рассеяно уточнила я, понимая, что слушаю товарища

вполуха. И даже, если он и скажет что-то дельное, то я это просто пропущу.

— Не знаю кем, - продолжил хмурый Бахамут, - но кто-то же живт там

наверху и планирует, что и как случится. Боги и ангелы там всякие

Почему-то возникло ощущение, что ангелам он ой как не против пощипывать

все прышки на крыльях.

66

— Ну, не без этого. Но с другой стороны, что не делается – вс к

лучшему… Наверно, - я была не слишком уверена в своих словах, однако

ворчать и жаловаться на жизнь как оператор не собиралась.

— Кстати, когда мы сразу встретились с Олегом Дмитриевичем, он сказал

отдать это тебе, - Руслан протянул мне небольшой бумажный сверток.

Я с удивлением взяла «подарок», недоверчиво глянув на оператора.

— Савинский? Мне? Ты уверен?

— Да. Если, конечно, ты у нас одна Дана Хлоева. А так, может, и кому

другому.

— Хватит паясничать, - фыркнула я, разворачивая на ходу сверток.

Сказать, что когда я увидела то, что было спрятано под сероватой бумагой,

потеряла дар речи – ничего не сказать. На ладони, переливаясь медовым с

рыжиной сиянием, лежал двуголовый дракон Са-Хюинь. Тот самый, что

некогда был передан мне Ву Ван Ньепом.

— Что…что… это такое? – запинаясь, произнесла я, понимая, что это

какая-то злая шутка.

Бахамутов молча смотрел на агатового дракона, кажется, не будучи

способным сказать что-то членораздельное.

— Откуда он у Савинского? – уже спокойнее спросила я.

— Не знаю, - честно ответил Руслан. – И я не в восторге.

— Да, я тоже. Почему у меня странное предчувствие, что мы опять куда-

то влипли?

— Потому что так оно и есть, - просто ответил Бахамутов.

67

Улуг-Хем

Поздним летом в этих краях небо бездонно и безгранично. Кажется, что

оно — огромная переврнутая чаша, вырезанная из молочно-голубого опала и

по недоразумению оставленная здесь кем-то из богов.

Чрный сокол с криком взмыл в эту синь, рассекая крыльями прохладный

воздух и стремясь к солнцу. Крик у него не такой как всегда — сладкий,

нетерпеливый зов, словно сокол заждался чьего-то прихода и знает, что вот-вот

должна состояться встреча.

Солнце иззолачивает бронзовые перья; глаза птицы, как раскаленное

золото, не мигая, смотрят вниз, на узкую тропку, теряющуюся среди гор, но вс

же выходящую к Улуг-Хем — Великой реке.

Но ждать недолго. Они идут. Идут, сверкая кольчугами и сталью

изогнутых клинков, огромными круглыми щитами и шлемами. Ведт

Чингисхан сво войско вдоль берегов реки, огибая поросшие зеленью горы.

Вместе с ним идут сто двадцать тувинских шаманов, которые указывают

верный путь, что даст сил шагающим воинам и приведт к цели.

Сокол видит Алдына, Даркаша, Карлука, Тангара, Бокая — и многих

других, покинувших свои родные земли и направившихся вслед за великим

ханом.

Но лишь один человек его интересует больше всего — стройный молодой

шаман. Его стан подобен гибкой иве, склонившей свои ветви к водам Улуг-

Хем, и когда он снимает головной убор, то длинные волосы падают на плечи

шлковым водопадом цвета изумрудной полночи. В бездонно-чрных глазах то

и дело вспыхивают огненно-зелные искры. Мерген, что в переводе с

тувинского означает «мудрый», слишком юн, но о его способностях узнал сам

Тэмуджин, от чего и пожелал, чтобы молодой шаман принял участие в

походе… Мерген никогда не расстатся со своим ручным соколом.

Поговаривают, что он понимает язык не только зверей, но и птиц. Юноша не

носит с собой щита и не умеет обращаться с мечом. Его оружие — дунгур из

68

натянутой козьей кожи на овальную деревянную раму и вырезанная из кедра

небольшая колотушка, которой он бьт в него, вызывая гулкими звуками

древних духов.

Каждый день с утра и до вечера служит шаман великому хану, советуясь