Макс посмотрел на нее с подозрительность. И затаенным страхом: что она выкинет теперь, когда вся их жизнь зависит от одного ее слова.

– Жалко, Макс, что мы поговорили только сейчас, – сказала Ира. – Жалко, что ты не позвонил раньше.

– Я не мог, – сказал он. – Так получилось.

– Жалко потому, – не слыша его, продолжала она, – что этот разговор мог бы изменить мои показания.

– Но ты же ничего не сказала? – почти крикнул Макс, и его трубка погасла.

– Да, ничего кроме правды, – сказала Ира и посмотрела на ,него в упор. – Разве тебя в школе не учили, что взрослым надо говорить только правду? Особенно взрослым с погонами?

Макс резко вскочил, и отодвинутый стул с грохотом упал на пол. Макс смотрел на Иру горящими от ярости глазами, как будто хотел ее испепелиь взглядом, но после холодного взгляда женщины-удава ей теперь все было нипочем.

– Ах ты, мерзавка! – Макс не владел собой, и ему было наплевать на приличия. – Да кем ты себя возомнила? Как ты посмела?

Ира томно улыбнулась ему и сказала:

– С каждой минутой ты мне нравишься все больше и больше.

Эти слова и спокойствие Иры окончательно взбесили Макса. Он сначала побагровел, потом мертвенно побелел, и она даже испугалась за его здоровье.

– Ух, зря мы тебя приняли в свою компанию! – потрясая кулаками, закричал Макс. – Зря! А я ведь с самого начала говорил, что не наша ты!

Ира смотрела на него и не могла понять, куда девался прежний Макс – утонченный, изысканный и красивый. Перед ней кривлялся какой-то безобразный паяц – трясся от бессильной ярости, в отчаянии заламывал руки…

– Оказывается, плохие люди тоже курят трубки, скорее для себя, чем для него, сказала Ира, встала и направилась к выходу.

– Стукачка! – прошипел он ей вслед. – Ну, ничего, ты нас еще узнаешь…

«Надо же, – подумала Ира, – а ведь еще немного и я могла бы в него влюбиться… »

17

Около самого дома Ира встретила Кахобера. Он шел ей навстречу и улыбался – широко, как умел только он один. И Ира улыбнулась ему в ответ, – улыбнулась искренне и открыто, как не улыбалась уже давно.

Столько неприятных событий произошло за последнее время, что Ира совсем забыла о Кахобере. И теперь он показался ей существом из другого, лучшего мира, где люди не предают друг друга, где нет ярко– красных машин и страшного слова «колония».

– Здравствуйте, – сказала ему Ира. – С Новым годом.

И еще она хотела сказать «я люблю вас», потому что в душе у нее поселилось отчаяние, и это отчаяние давало ей право говорить любые слова. Но Кахобер вдруг перестал улыбаться, и слова любви остались невысказанными.

– Ира, я все знаю, – сказал он.

Она исподлобья взглянула на него и тут же отвела глаза.

– Вы теперь меня ненавидите?

Он молчал, может быть, секунду, а может быть, три. Но ей и эти мгновения показались длинными, как полярная ночь.

– Нет, – он снова улыбнулся, – я не могу тебя ненавидеть.

– А зря, – сказала Ира. – Потому что все вокруг меня ненавидят, а все не могут ошибаться.

– Кто это – все? – Кахобер стал оглядываться по сторонам, как будто хотел увидеть этих «всех». Erop? Или Света? А может быть, Орловы.

– И они тоже, – кивнула Ира. – А откуда вы все знаете?

Кахобер хитро сощурился, и она увидела морщины, которые пролегли вокруг глаз, как лучи вокруг солнца.

– Работа у меня такая, – сказал он. – А больше ничего не скажу.

Они сели на лавку около Ириного дома. Кахобер стал что-то чертить веточкой на снегу, а она обхватила голову руками.

– Что теперь со мной будет? – Она спросила это так, как будто в нем одном было ее спасение и надежда.– Меня отправят в колонию?

– Нет, – сказал Кахобер и резким движением перечеркнул свои рисунки. – Думаю, что нет. Но теперь ты больше не имеешь права на ошибку.

– Я знаю, кто угнал машину, – чужим, внезапно охрипшим голосом сказала она.

– Я тоже. – Кахобер внимательно посмотрел на нее.

– Но я ничего не сказала. Никому не сказала.

Снег падал Кахоберу на усы, и он был похож на Деда Мороза, уставшего разносить подарки.

– Наверное, это правильно, – тихо сказал он. А может быть; и нет, но только иначе нельзя.

«Как я могла его на кого-нибудь променять! – подумала Ира, и ей захотелось плакать от раскаяния, от боли, от щемящей нежности. – Ему ничего не нужно объяснять; он все и так понимает…»

– Но все равно я чувствую себя самым плохим человеком на земле, – сквозь слезы проговорила Ира.