– Так называла меня моя няня. Давно, еще в детстве, - тихо сказал он.

– Значит... так называть тебя нельзя?
– осторожно спрашиваю.

Немрин потрепал меня по голове и все-таки направился к уже опустевшим дверям. Все желающие расселись.

– Можно.
– Громко говорит он.
– Тебе можно.

Смотрю, как он расплачивается с водителем и проходит в салон, занимает место у окна, которое выходит на остановку... на меня. Автобус словно ждал, когда он сядет - двери закрываются, урчит мотор.

Ноги подгибаются. Я с внезапной, но запоздалой ясностью понимаю, как же не хочу, чтобы он уезжал. Вспомнилось все то, что я чувствовала до его приезда. И что когда сидела к нему близко-близко и слушала быстрый стук сердца.

К горлу подкатил обжигающий комок. Глаза начала заволакивать пелена... слез?

Не плакала столько лет... уже забыла, как же это больно.

Автобус тронулся.

Не уезжай...

Почувствовала, как слезы уже катятся вниз и стремительно отворачиваюсь. Не хочу, чтобы он видел.

А когда звук мотора окончательно стих, резко оттираю их рукавом и бегу к дому.

Часть третья. Осознание и шаг вперед

11

Экран мобильного зажегся и телефон разразился трелью. Я сидела вжавшись в стенку так далеко от него, как только могла, и косилась на мобильник, словно он был свернувшейся в клубок змеей, готовой вот-вот броситься.

Краем глаза замечаю, как Толик с видом страдальца заглядывает в свою комнату.

– Сестрица-устрица, ответь ты уже! А то ужасные звуки твоего позывного отвлекают меня от чтения!

– Перетерпишь!
– огрызаюсь, продолжая буравить взглядом мобильник.

Толик знает, что в таком состоянии спорить со мной бесполезно и даже опасно - я ведь и врезать могу - и со вздохом разворачивается.

Телефон замолк. Вздохнула с облегчением... и с замиранием стала ждать следующего звонка.

Они раздавались несколько раз в час, бывало звонок был только один и я нервно грызла уголок подушки, которую сжимала. Но перезванивать я не стала... Не-е-ет, все, хватит!

Все началось с того, что я прибежала домой после того, как проводила Немрина, и закрылась в комнате братцев, и завалилась спать на одной, проигнорировав кровать в своей комнате. Пока не перетрясу матрас, подушку, одеяло, а белье не заменю - никто туда не заманит! С мгновения, как только перешагнула порог дома, я твердо решила - больше никаких мыслей об этом парне. Запрещено. За нарушение буду биться головой о стенку. И билась. Когда голова совсем разболелась, легла спать. К счастью ничего не снилось, и вечером я проснулась почти счастливой и забывшей все. Радостно вышла на кухню, чтобы найти что пожевать... И нужно же было домашним именно в это время завести разговор о этом парне. Обсуждать какой он хороший, умный, мама вставила свои пять копеек о том, какой он удивительно красивый, бабушка мечтательно добавила, что если бы она была помоложе... Мама одернула ее и с задумчивым видом протянула, подперев рукой подбородок, какие, наверное, будут красивые внуки... Это стало последней каплей. Я со всей злости треснула ложкой о плиту. Семейство дружно с удивлением развернулось ко мне, будто вообще только заметили мое присутствие. А я, между прочим, тут с самого начала стояла!

– Больше никаких разговоров о нем в моем присутствии!
– рявкнула.
– Ясно?!

Мама похлопала глазами.

– Сонечка, ты чего? Что случилось?

Что случилось?! Она еще спрашивает что случилось! Да жизнь моя катится в тар-тарары, а так - ничего особенного!

Злость все разрасталась и разрасталась, я бы точно что-нибудь разбила или нагрубила, поэтому выскочила из кухни, вновь выставила одного из братцев и заперлась в комнате. На ключ.

А там, где ни единая душа не могла меня видеть, взяла и... разревелась.

В тот момент я поняла, что не думать о нем не смогу, как бы не старалась. К сожалению, это выше моих скромных сил.

Как же тогда мне было плохо, тоскливо, больно... Снова и снова вспоминала тепло его куртки, его рук, которое я чувствовала даже сквозь шубу... оно словно прожигало ее насквозь. И отпечаталось на коже. Сейчас следы его рук просто горят. Я понимаю, что это невозможно, что я надумала, такого не бывает... Могла уговаривать себя как угодно долго, но поверить в свои же слова не могла. Я тогда словно разделилась на две половины: одна я уговаривала себя, другая отпихивалась от этих слов, трепетно храня воспоминания, чувства, постоянно вспоминая их, и планомерно доводя себя до крайней точки.

Что будет после этой самой точки - я не знала. Но что-то страшное.

Не выдержала и ушла на свою кровать. Завернулась в одеяло, под которым спал он, уткнулась носом в подушку, еще сохранившую запах его волос. Я вдыхала этот запах, поливала подушку слезами, вдыхала снова... Вспоминала как же мне было тепло, когда он обнял меня, и сжималась в комочек от холода. Он был всюду, леденящий холод, замораживающий тело слишком быстро. И только в груди все горело огнем. Я заботливо прижимала руки, чтобы защитить это тепло от окружающего холода, сохранить в целости самое ценное, что у меня было...