Впрочем, это только кажется, что у человека, соприкоснувшегося с Этим, есть выбор. На самом деле никакого выбора нет. Нельзя, узнав, что где-то поблизости спрятаны ключи от главных ворот тюрьмы, в которой томятся твои родные, не попытаться их отыскать и открыть тюрьму - с каким бы риском для жизни это ни было связано.

Ведь в этой тюрьме находишься и ты сам.

И ты даже не знаешь, что такое свобода. Потому что никогда свободным не был, даже если всю жизнь прожил в самой-пресамой демократической стране.

Итак, сейчас я отправлю свою тетрадь, уеду на дачу и там, подальше от нескромных глаз и от семьи, для которой я - потенциально - представляю некоторую опасность - открою тетрадь Гордея.

Я постараюсь обойти те ловушки, которые удалось обойти ему, и сделать хотя бы один шаг вперед.

Я запишу в его тетради, какой именно шаг собираюсь сделать. Если он окажется правильным и мне удастся обойти очередную ловушку, я сделаю еще один шаг. И так до тех пор, пока не ошибусь. Тот, кто пойдет по моим следам, будет знать, в чем я ошибся, и свернет в другую сторону. Возможно, ему тоже удастся продвинуться по смертельно опасному Пути. По Пути, с которого невозможно сойти, по которому нельзя вернуться, по которому можно идти только вперед.

Вперед, с весельем и отвагой…

Вперед!

Через общих знакомых я отыскал телефон Чижика и позвонил ему.

Жена сказала, что Костя пропал месяца полтора назад. Уехал на дачу и не вернулся.

Я спросил, не оставил ли Костя на даче старомодную тетрадь в зеленом дерматиновом переплете.

Жена ответила, что на дачу приезжал следователь, все тщательно осмотрел, но кроме остатков продуктов ничего не нашел.

Я спросил, как фамилия следователя.

Как я и думал, это был Артемьев.

Я посоветовал жене заглянуть в ящик, где Костя хранил инструменты, и положил трубку.

Трудно сказать, где теперь зеленая тетрадь. Еще труднее предположить, где теперь Костя.

Я долго не мог решить, что мне следует делать с той тетрадью, которую мне прислал Чижик. Но потом решил, что он для того мне ее и прислал, чтобы я опубликовал написанный им текст - хотя бы в виде фантастической повести.

Некоторое время я колебался. А вдруг публиковать такой текст нельзя? Вдруг при попытке вогнать его в компьютер со мною тоже случится какая-нибудь непоняточка? Но потом понял: все как раз наоборот. Вот если со мной - или с тем, кто прочитает написанный Костей текст и поверит в его правдивость - что-нибудь случится, это и будет доказательством истинности написанного.

Это привлечет к тесту внимание.

Его начнут искать и читать, воображая, что рискуют при этом если не жизнью, то рассудком.

Идея, подобно семечку, упавшему в чернозем, начнет прорастать в массах.

И у Хозяина Интерфейса появятся проблемы.

Поэтому ничего такого не произойдет. Я спокойно наберу - уже набрал!
– весь текст, допишу эпилог, и повесть опубликуют, допустим, в "Искателе". Она благополучно затеряется среди тысяч других фантастических повестей. И Хозяин Интерфейса будет спать спокойно. Никто не поверит словам Кости, никто не попытается разобраться в Интерфейсе и тем более перехватить или уничтожить его.

А если и попытается, то угодит в первую же ловушку.

И все на этом кончится, по существу не начавшись.

Но если уцелела зеленая тетрадь Гордея… Если кто-то прочитает ее, постарается сделать еще один шаг по Пути, с которого нельзя сойти, и передаст тетрадь следующему…

Тогда у нас у всех появится призрачная, как отблеск Истины, Надежда.

Ах, этот вечерний чай в лаборатории кафедры физиологии высшей нервной деятельности МГУ, этот трёп за мытьём посуды в дальневосточной экспедиции лаборатории физики живых систем! Такие разные… биологи и физики, такие одинаковые в своём радостном восприятии мира. Сколько тем! И проблемы пола, и расы, и механизмы деления, и языки, и наследование признаков, эволюция, Творец… Мне повезло: большую часть своей научной жизни я провела в «мужских» коллективах. Дамы если и наличествовали, то с мужским складом ума, а то и телесной конституции. Позже, учителем в обычной школе, я видела таких необычных мальчиков и девочек… И к концу урока, словно призыв к тому, лабораторному чаю, слышала: «Расскажите что-нибудь, И.В.!». Им, недорослям, обязательно нужны были. Вам, повзрослевшим, любимым, ищущим - побасёнки, в память о тех чаепитиях неважно где, но в лабораториях человеческого разума.