– Ладно, иди уж….

Андрюша хотел соскочить со стула, и мчатся, но его остановил властный голос воспитателя:

– Мольодой чельовек….

Андрей вздрогнул и медленно степенно встал, поклонился в мою сторону.

– Маменька, тетя.

В сторону учителя.

– Месье Бомон, можно мне выйти?

– Идитте.

Я только кивнула. Осторожно попятившись, сын чинно вышел за дверь и в ту же секунду послышался резвый топот его ног и боевой клич древних племен. Месье Бомон только горестно покачал головой и продолжил трапезу.

Через час веселой гурьбой мы вышли из дома и направились к большому флигелю.

Надо сказать, что в имении были четыре таких, как мы называли флигеля: два из них мы сдавали дачникам, на лето приезжавшим из города, для постоянных жильцов они были слишком маленькими: две комнаты, кухонька, сени да комнатушка для прислуги. Один, побольше, стоявший при въезде в деревню, имел отдельный сад и конюшню, вот уже десять лет занимала семья отставного капитана Куницкого. Но самый большой, просторный, флигель, в свое время построенный Мишиным прадедом для родной сестры, пустовал вот уже второе десятилетие.

Он находился на территории нашего парка, немного в стороне от главного въезда в имение, укрытый густой растительностью, неухоженного и дико разросшегося сада. Имел отдельный въезд, но ворота давно не открывавшиеся почти скрылись за высоким кустарником. Конюшню, бывшую при нем, давно разобрали, по причине ветхости, но сам дом был крепок. Со стороны центральной аллеи просматривалась только крыша старого флигеля. Внутри он был просторен: четыре большие комнаты, кухня, кладовая и мансарда для слуг. Вход располагался, посередине, деля дом на две симметричные половины, при жизни последней хозяйки флигеля, родной сестры Мишиного отца, Дарии Любомировны, справа от сеней шла гостиная, из нее был вход в столовую, из столовой, вы могли попасть на кухню, а из кухни вернуться в сени. Слева располагались личные покои хозяйки: кабинет-библиотека и спальня. В доме имелся также погреб. Я не раз подумывала сдать и этот дом, но в его теперешнем состоянии и думать было нечего, сначала пришлось бы сделать ремонт, а на него-то, как раз денег и не хватало. Если верить Степану, то свет он видел в окне гостиной.

О прежней хозяйке флигеля я почти ничего не знала, только то, что она была неприятной женщиной, ее не особо любили и считали ведьмой, хотя я так и не разобрала: настоящий ведьмой или просто противной бабой, каких часто ведьмами называют из-за характера. Пока мы медленно шли, аллеей, расчищенной, мужиками из ближайшей деревни, решила расспросить немного тетю.

– Кем она была, таинственная Дарья Любомировна?

– Нашей тетей, сестрой папеньки и ты это прекрасно знаешь. – Неохотно отвечала тетя.

– Но почему она жила так нелюдимо? Всех сторонилась? Говорят, даже служанку держала глухонемую, почему ее называют ведьмой?

– Потому, что наш народ не любит когда его сторонятся, у нас надо всем улыбаться, кланяться да любезничать, а если иначе себя ведешь, то значит ты – ведьма. – В голосе мягкой и всегда спокойной тетушки прозвучала такая злость, что я удивилась.

– Прости милая, возможно, обидела тебя чем-нибудь, мне просто любопытно, прости. – Я поцеловала тетю в щеку и улыбнулась. – Такое чудесное утро, не люблю зиму, но как же она красива!

Тетя улыбнулась в ответ, и погладила меня по щеке.

– Оставим мертвых в покое, и, правда, чудесное утро.

В этот момент прямо мне в ухо угодил снежок, запущенный кем-то из детей, они вели отчаянную войну снежками, я присоединилась к ним и через пять минут мы с тетей были закиданы снежным шквалом. Так шумно и со смехом добрались до большого флигеля. Смех затих, отчего-то стало неловко, как в доме, где лежит покойник, веселье там неуместно.

Иван уже был тут, рядом стоял Степан, и оба глядели на большое окно гостиной, которое оказалось с распахнутыми ставнями, оно одиноким глазом циклопа, смотрелось на фоне остальных окон наглухо закрытых и забитых досками.

– Странно… Иван ты не открывал это окно?

– Могу перекреститься барыня, чего мне было доски сбивать, стояло себе забито и все.

Тетя потянула меня за рукав.

– Может не стоит туда заходить?

– Да нет, теперь как раз стоит. Иван открывай дверь!

Мы долго ждали, пока Иван возился со старым, ржавым замком, замерзли и притоптывали, пытаясь, согреться.

– Дети шли бы вы в дом.

– Мамочка, мы еще немного постоим, интересно же! – они так умоляюще смотрели на меня, что я сдалась.

– Ладно, еще немного побудьте, но смотреть тут особо не на что, поэтому глянули одним глазком, убедились, что чудес нет и домой.

– Хорошо мамочка.

Наконец совладали с замком, протестующее скрипя и упираясь, тяжелая дубовая дверь открылась. Первым вошел Иван, я поднялась следом за ним. После яркого света, казалось, что в сенях царит кромешная темнота. Когда глаза привыкли, я разглядела, серые от пыли стены. Темный пол с рассохшимися досками жалобно скрипел, на потолке сохранилась лепнина, тоже покрытая пылью и паутиной. Прямо, налево и направо, вели двери такие же серые, как и стены, в проеме дверей ведущих в гостиную застыл Иван.