При каждой такой остановке придворным поручалось подмечать любую несправедливость и неблагополучие и затем, по возможности, все это тут же на месте выяснялось и исправлялось.

Путешествие в Тентиру несколько затянулось, а по прибытии нас ожидала неожиданность, о которой мы и предположить не могли.

Прием был великолепен: как надломленные стебли цветов, склонился к земле ряд бритоголовых жрецов, когда двенадцать сильных нубийцев снесли на берег двойные носилки с царицей и восьмилетним Птолемеем Цезарем — сыном Юлия Цезаря. Хор храма запел праздничную песнь, послушники и послушницы в белоснежных одеждах усыпали путь царицы цветами. Сильный слуга принес из храма три бронзовые чаши с древесным углем, и один из жрецов время от времени обрызгивал их благовониями, так что в конце концов они окутали царскую чету плотным облаком.

Однако, когда наша процессия достигла храма, мы увидели совсем не то, что ожидали. Клеопатра с Цезарионом приготовились вступить в адитон [46] — этой привилегии удостаивались только правящие цари и верховный жрец. Мы прошли великолепный портик с двадцатью четырьмя мощными колоннами, но там, где должен был открыться собственно сам храм, не было ничего, кроме строительных лесов и помостов. Только помещение дарохранительницы было уже готово: оно стояло под открытым небом, на всеобщем обозрении. Одним словом, храм Хатхор в Тентире состоял в то время из портика, дарохранительницы и мощной южной стены. Вскоре мы увидели, почему она была уже достроена. Клеопатра и Цезарион ровным шагом вышли из адитона, где стояли ковчеги с изображением Хатор, ее супруга Гора и их сына Ихи [47] .

Жрецы подвели нас к внешней стороне южной стены. Ее украшал великолепный, вероятно уже завершенный, барельеф, на котором было изображено, как Клеопатра и уже взрослый Цезарион приносят жертву богам. Картина была торжественной, выразительной и величественной, способной внушить благоговение народу, который мог видеть храм только снаружи.

Только потом царице объяснили, почему строительство продвигалось так медленно: причины были в неурожаях, болезнях и прочих трудностях. Во всяком случае, нас заверили, что постройка храма продолжается и к следующему приезду царицы он, вероятно, будет завершен.

В Александрии мы узнали важные известия. Против ожиданий, Марк Антоний в предстоящем походе против парфян решил возглавить войско не сам, а передал командование своему верному военачальнику Публию Вентидию, который в последние годы был его наместником в Азии и Сирии. Этот человек проявил себя талантливым полководцем и одержал уже целый ряд побед. Он выбил предателя Лабиена из захваченных им областей и, что еще важнее, захватил и убил парфянского принца Пакора в битве при Антиохии.

Между тем Октавию удача явно не сопутствовала. Дважды его флот был разбит мятежным «сыном Нептуна» Секстом Помпеем. После этого он попросил помощи у Антония. Они договорились о встрече в Брундизии. Прибыл туда только Антоний, а Октавий не смог — вероятно, потому что ему пришлось отправиться на подавление вспыхнувшего в Галлии восстания. Следующая встреча была назначена в Таранте; на этот раз Октавий появился, правда, со значительным опозданием. Они не доверяли друг другу, однако одному из них удалось уговорить другого, и таким образом был заключен договор. Согласно ему, Антоний должен был предоставить в помощь Октавию сто двадцать кораблей, в ответ на что Октавий передавал ему для участия в парфянской кампании четыре легиона, то есть около двадцати тысяч солдат. Октавий принял командование над кораблями, однако вместо двадцати тысяч легионеров передал Антонию только две тысячи, остальных он пообещал прислать попозже, однако не сделал этого. Таким образом, добродушный и доверчивый Антоний вновь был обманут. В честь этой встречи были отчеканены монеты с изображениями обоих участников договора, так что весь мир мог убедиться в согласии и единстве во взглядах обоих властителей. Это просто факты истории, и великий Август простит мне, что я не изменил их, а изложил все, как было.

Октавия присутствовала при этих переговорах. Собираясь отплыть на восток с оставшимися судами — их было еще сто восемьдесят, — Антоний взял жену с собой. Однако когда они по пути сделали остановку на Коркире [48] , он вдруг стал уговаривать ее вернуться в Италию, объясняя, что осенью! поездка морем связана с риском, а ей надо быть осторожней, ведь она ждет ребенка. И вообще, это вовсе не увеселительная прогулка, а начало нового военного похода против парфян.

Вы можете спросить, откуда я знаю, что сказал император своей жене, и я охотно объясню вам. Мне сообщил об этом Алекс, когда мы встретились с ним в Антиохии. Он рассказал и много другого, но об этом позже, чтобы не нарушать хода событий.

Антоний отплыл с Коркиры в Селевкию, которая служила портом для города Антиохии, расположенного в некотором отдалении от побережья. Оттуда он послал в Александрию гонца, причем им оказался не кто-нибудь, а его друг и доверенное лицо Гай Фонтей Капито.

Он прибыл в Египет сырым октябрьским днем и тут же был допущен к царице. Сразу после разговора с послом царица велела собраться всем своим друзьям, как если бы речь шла о праздновании какого-нибудь триумфа. Она была вполне довольна полученным известием. На это могут возразить, что требование приехать в Антиохию могло означать и что-то негативное. Ведь вполне возможно было, что Антоний объединился с Октавием в Таранте и заключил тайное соглашение о захвате Египта и лишении царицы власти. На это указал осторожный Протарх.

— Я позволю себе высказаться немного резко, пусть это даже рассердит тебя или лишит меня твоей благосклонности. Ты не видела Антония вот уже четыре года, он женился на сестре Октавия и мог совершенно изменить свои взгляды. Он может писать тебе красивые письма, чтобы ты считала себя в полной безопасности, но, когда ты приедешь в Антиохию, он прикажет тебя схватить, чтобы твоей царственной персоной украсить в Риме свой триумф. Тебе не приходила мысль о чем-нибудь подобном?

Клеопатра спокойно выслушала эти подозрения, не выказав ни малейшего признака гнева. На ее красивом умном лице мелькнула улыбка, и она погрозила пальцем своему визирю.