Кстати сама статья в “Мелоди Мэйкер” отнюдь не была посвящена только этой теме. Такими были лишь перепечатки и реакция на нее в основной Флит-стритовской прессе. Изображение Дэвида Майклом Уоттсом было мило и проницательно:

“Теперешний имидж Дэвида – это шикарная “королева”, роскошный женственный мальчик. Он выглядит так кэмпово, как только можно, с его расслабленными руками и аффектированным словарем. “Я – гей, – говорит он, –и всегда таким был, даже еще в бытность Дэйви Джонсом”. Но в нем есть нечто слегка несерьезное, когда он это говорит, легкая улыбка, прячущаяся в уголках губ. Он знает, что в наше время вполне допустимо вести себя, как шлюха мужского пола, и что шок и провокация, которыми так богата вся итория поп-культуры, это замечательный бизнес.”

Лично я очень оценила двусмысленность этого отрывка, и, как я себе представляла, вся гей/би/ мульти-коммуна – тоже.

Именно это, так запросто напечатанное, заявление привлекло всех флит-стритовских репортеров, и они разнесли его по всему свету. Замечательно! В те январские дни я брала в руки газеты и принималась хихикать, наслаждаясь каждым словом, льющим воду на мельницу легенды. Я просто ЧУЯЛА, как все ребятишки по всему миру навостряют уши и принимают к сведению то, что только что прочли, а их мамы и папы, сидя вокруг кухонного камелька с чашечкой чая и тарелкой свиных сосисок, чешут репу и размышляют: “Хм-м-м... гей, он говорит... педик... хм-м-м... женат... имеет ребенка... носит платье... хм-м-м...”

Публичный ответ Дэвида на поднявшуюся газетную шумиху был подходящим: легкая неприязнь культурного человека к сплетням обывателей. Он сказал еще одному интервьюеру: “Как только “Мелоди Мэйкер” напечатала эту статью, люди принялись звонить: “Не покупай эту газету. Знаешь, что ты натворил? Ты просто сам себя уничтожил!” Что ж, я купил газету, и все в ней было нормально, но после нее, после того как другие газеты набросились [на статью] и растащили по куску, как собаки мясо, получилась небывалая история.”

Так и было. Поднялся невообразимый шум, и телефоны в “Хэддон-Холле” трещали, не переставая. Мне, конечно, было наплевать, единственно, что меня действительно печалило, так это беспокойство бедняжки миссис Ронсон, позвонивший из Халла за подтверждением того, что ее любименький Мик не впал во грех, о коем вещалось жирным шрифтом в ее утренних газетах.

“Нет-нет-нет, миссис Ронсон, – говорила я. – Все совсем не так. Не беспокойтесь. Просто Дэвид выбрал такой драматический способ сказать, что он восхищается геями, вот и все.”

Я, конечно, не сказала ей, что, какими бы странными ни были его друзья, самому Ронно В ЛЮБОМ СЛУЧАЕ ничего не грозит. Он чисто гетеросексуальным образом бороздил лондонские и вообще британские просторы женственности с таким энтузиазмом, которому я могла только восхищаться и удивляться.

Не сказала я ей и о том, что замечание Дэвида в купе с выпуском “Зигги Стардаста” и поднявшимся в рок-мире жужжанием в ответ на первую публичную презентацию глиттер-криттер-концерта, увеличит число потенциальных секс-партнеров нашего дорогого Ронно до уровня десятков тысяч. И уж конечно я не упоминала про скандальную фотографию работы Мика Рока, на которой Дэвид/Зигги, изогнувшись между ног ее сына, сосет его гитару на концерте в Эйлсбери.

Возможно, это до предела разожгло бы ее любопытство, как и любопытство всех окружающих, но только не думаю, что она пришла бы в такой же восторг, как ребятишки.

Что за фотография! Вот ЭТО образ достойный тысячи слов.

Зимой 1971 – 1972 вы могли просто купить билет и увидеть, как Дэвид откалывает эту штуку с Ронновским инструментом (основывая тем самым рок-театр). Именно тогда Зигги и Спайдеры завоевали мир.

Этот первый их Британский тур был просто чудесным. Он не был весь распродан – в некоторых городах зал был полон лишь наполовину, – но реакция публики была просто неистовая, куда бы Дэвид с парнями не отправлялся. Я сама была на четырех-пяти концертах, и я никогда их не забуду. Особенно тот, в “Квинс Плэйхаузе” в Глазго, когда я сидела в ложе, а фэны принялись карабкаться по стене театра, чтобы добраться до меня. У меня сердце ушло в пятки. Моя мама была вместе со мной, и я до сих пор не знаю, кто был больше удивлен, испуган и радостно возбужден – я или она. Когда шоу вернулось в Лондон, помню, как в “Империал-Колледже” толпа рванула на сцену во время Дэвидовского выступления на бис и с триумфом вынесла его из зала на плечах, словно великого героя античого Рима.

Сплошной отрыв: чудеса и экстаз из города в город. Что здесь сработало, не знаю – были ли то Дэвидовские костюмы, которые он менял три раза за шоу, или же внушительная звукосистема, намного превосходившая стандарты того времени, или пульсирующие пучки белого света, пока Спайдеры бабахали “White Light White Heat” Вельвет Андеграунд, не перестававшие пульсировать, пока вся толпа не начинала выпрыгивать из штанов.

Все эти элементы были тогда новшеством для рок-арены. Но все же, главным был сам Зигги Стардаст и восхитительные Зиггины песни – моя Светящаяся Личность во всей своей харизматической славе. Намыкавшись так долго, он наконец-то занял подобающее место в центре рок-сцены.

Критики, несомненно, тоже думали именно так. Когда он играл на концерте в фонд “Спасите Китов” в “Ройал-Фестивал-Холле” – большом бенефисе, организованном обществом “Друзья Земли”, журналисты, кажется, посходили с ума не хуже фэнов.

“Дэвид вскоре станет самым великим энтетейнером, какого когда-либо знала Британия”, объявила “Мьюзик Уик”, обычно гораздо более осторожная в выражениях.

“Каждому, кто все еще сомневается в том, что Дэвид Боуи превзойдет всех, кто был до него, следовало бы посмотреть его необыкновенный концерт в прошлую субботу”, писала ни много-ни мало лондонская “Таймс”, назвавшая Дэвида в льстиво-снобистском отступлении “Ти Эс Эллиотом под рок-н-ролльный бит”.