«Непарным», — хотелось поправить мне..

— Пройдите пока к нам, — она открыла дверь к холостякам. — Отдохните с дороги.

Подталкиваемый непонятным любопытством, я последовал за девушкой и, взглянув на обстановку, сразу же обо всем догадался. Незнакомка была в этой комнате уже не гостьей, а хозяйкой.

Все здесь было иначе. Вместо двух узких железных коек стояла одна широкая тахта (как две капли похожая на нашу), вместо вешалки из гвоздей, набитых от стены до стены, — шкаф с зеркалом. Приемник, гордость Николая и Михаила, был накрыт пестрой скатертью. На стенах висели репродукции в золоченых рамках. Причем расположение их было довольно оригинальным. Например, создавалось впечатление, что знаменитый перовский «Рыболов» смотрел не на клев рыбы, а на обнаженную купальщицу, которая выходила из воды. Я не представлял себе, как со всем этим свыкнется Шатунов, крайне непритязательный к жизненным благам, даже с пренебрежением относившийся к ним и вместе с тем не лишенный вкуса.

— Простите, мы незнакомы, — я протянул руку, — а судьба, видно, свела нас под одну крышу.

— Жанна, — сказала девушка и поклонилась, — мы только что поженились с Мишей.

— Догадываюсь. Вы не родственница Жанны д'Арк? — сорвался у меня глупый вопрос. И зачем я только берусь острить?

— Не родственница, — серьезно ответила она. — Я Хвостикова.

— А где же устроился Лобанов?

— Его койка на балконе. Сейчас ведь не холодно. Правда, для нас это не очень удобно. Но к зиме ему что-нибудь предложат.

— Да, зимой на балконе будет прохладно.

— Мы его не притесняем. Миша даже приемник не хочет брать, хотя они и договорились, что он достанется тому, кто первый женится.

— А вам без него нельзя?

— Конечно. Только он почему-то не ловит западные джазы.

Я усмехнулся, вспомнив, как однажды друзья уехали на две недели в дом отдыха, забыв выключить приемник. Он орал за закрытой дверью день и ночь. И надорвался. Теперь принимал только Москву.

Девушка подошла к приемнику и стала настраивать его на веселый лад, покачивала в такт мелодии красивой кукольной головкой.

— Хотите чаю? — спросила она. — С конфетами «Раковая шейка».

От чая я отказался.

— Если можно, я бы оставил чемоданчик. Пойду поищу Людмилу.

— Отчего же. Он будет в целости-сохранности. — Теперь уже она острила. Мы стоили друг друга. — Не сомневайтесь.

Только на улице я до конца осознал смысл происшедшего с Михаилом Шатуновым.

«Как же это он! — думал я. — А мы-то все куда глядели!»

Люсю я встретил в нашем молодом гарнизонном саду. Оставив коляску с дочкой около посыпанной песком дорожки (там было около десятка таких колясок, и сидела старушка с книжкой в руках), она ходила меж тонких зелененьких яблонь с ведром и кистью и подновляла побелку на стволах. Этим же делом занимались еще несколько женщин. А в другом конце сада в марлевых респираторах, защитных очках и резиновых перчатках орудовали солдаты — распыляли с помощью специальных приспособлений дуст на кроны деревьев, пораженные гусеницами непарного шелкопряда.

— Ты же собирался в воскресенье, — сказала она, радуясь, что я приехал раньше на день, и смущаясь, что не успела приготовиться к встрече. — Не смотри на меня так, — она попробовала стряхнуть со старенького выгоревшего платья пятна извести.

Кто бы мог подумать, что моя худенькая, с фигурой подростка жена так похорошеет и поправится после рождения дочки. Я прекрасно помнил, какой встретил ее в роддоме.

Я поцеловал ее в шею.

— Ты…

Я был очарован ее видом и от волнения стал выражаться стихами.

Идя домой, мы разговаривали о новостях, которые произошли в гарнизоне за мое отсутствие.

— Ты с нашей новой соседкой познакомился? — спросила Люся, вышагивая, как по половичке, мелкими радостными шажками, и при этом смотрела на дочку, которую я вез В коляске.

— Да, уже. Как же это все произошло? Что может быть общего между ними? — А про себя: «А дочка наша тоже начинает округляться».

— Милый, а может быть, и не нужно, чтобы было много общего?

— Тебе она нравится?

— Она смешная.

— И глупая, — добавил я.

— Не надо делать скороспелые выводы.

— А Мишка умница. Мудрец и философ.

— Вот они и будут дополнять один другого, — Люся улыбнулась. — Может быть, она расшевелит его.

— Не знаю. Кто хоть она?

— Жанна? Она никто. Кончила десятилетку. Работала немного табельщицей. Да разве в этом дело? У нее хороший характер. С ней легко и просто. Я уверена, что она тебе понравится.

Около дома нас ждала Верочка Струнника с сыном на руках. Увидев меня, она почему-то засмущалась и вопросительно посмотрела на Люсю своими большими серыми глазами.

— Пойдем, пойдем, Вера. — Люся повернулась ко мне. — Я прикармливаю Гивушку своим молоком. В родильном им только до трех месяцев отпускали. Теперь предложили перейти на искусственное кормление. Но это совсем не то. Ученые пока еще не придумали замены женскому молоку.

Я испугался. А вдруг это делается в ущерб здоровью? Люся, кажется, поняла меня.