— Смотри-ка, Брякин-то стал трибуной передового опыта.

— Вы чего? — спросил я.

— Инженер сейчас будет нас просвещать. «Показательные занятия», — подумал я. Одинцов любил учить на примере других. Я с гордостью посмотрел на Брякина, который теперь полез под плоскость. Ефрейтор не хотел, чтобы на него обращали внимание, и нашел себе другое дело: стал подвинчивать шурупы на обтекателях — они всегда отходили от обшивки, когда понижалась температура.

Потом начался самый обыкновенный технический разбор, и инженер стал говорить о бдительности, которую должны все проявлять при осмотре самолета и двигателя. Он слегка проворачивал турбину рычагом, заставляя техников искать в теодолите обнаруженную Брякиным царапину. Некоторым это не удалось. Одинцов укоризненно качал головой:

— На месте летчика я бы не очень вам доверял. Или:

— Вам придется устроить дополнительный экзамен. Когда все разошлись по самолетам, Одинцов спросил:

— Как вы думаете, если мы сделаем Брякина механиком?

— Я — «за». Парень старается.

— Ну и отлично. Оставим его на вашем самолете. Он поманил Брякина пальцем:

— Значит, так: на той неделе мы примем у вас и еще у некоторых мотористов зачет по конструкции и эксплуатации самолета и двигателя. Сдадите — будете механиком. Идите готовьтесь.

— Есть, — Брякин взял под козырек.

— Вы помогите мотористу, — обратился инженер к Мокрушину. — Поднатаскайте его.

— Он уже замучил нас, — улыбнулся Мокрушин. — И меня, и лейтенанта Простина, и техника звена.

— Ну тогда будет все в порядке. Вот ведь как часто получается, — сказал мне инженер с видом человека, который словно только сейчас открыл для себя какую-то истину. — Когда человека ругают — не помогает. А станут ему доверять — и дело пойдет на лад.

— Доверие окрыляет.

— «Окрыляет» — это вы хорошо сказали. Ну что ж, — он улыбнулся, — люди, которые имеют дело с самолетами, должны быть окрыленными.

Вечером к нам зашла жена Семенихина — Варвара Васильевна, приземистая, грузная и такая же, как муж, бойкая и говорливая, с множеством родинок на щеках и подбородке. Дома были Люся и мама. Пили чай.

— Хочу посмотреть, как устроились. — Она присела на тахту и надавила руками на серебристую обивку, стараясь сжать пружины. — Практичная вещь! А то ваша кровать стояла как катафалк, простите меня за такое сравнение. — Было видно, что Варвара Васильевна не случайно зашла: и платье надела выходное и лакированные туфли на толстых, как чайные чашки, каблуках.

Люся пересела на валик тахты, а хозяйкин стул освободила для Варвары Васильевны.

— Садитесь — чайку с нами…

— Ну что ж, не откажусь. Люблю чай.

— Вам покрепче?

— Можно. О, да у вас и мое любимое варенье. Принимая от мамы блюдце с вареньем, Варвара Васильевна сказала:

— У меня и к вам дело, Анастасия Самойловна. Это насчет фруктовых деревьев. Женский совет полка решил учесть ваш добрый совет. Не подскажете ли нам, какие сорта яблонь и груш лучше посадить?

— Я бы вам присоветовала пригласить настоящего садовника, и желательно из здешних мест, — ответила мама. — Чтобы при подборе пород и сортов климат учел, природные условия, зимостойкость, скороплодность. Хотите, я схожу в колхоз и узнаю там все?

— Ну, нам неудобно вас эксплуатировать.

— А чего неудобно-то! Чай, о своем интересе буду речь вести, — она посмотрела сначала на меня, а потом и на Люсю. — Завтра с утречка я и наведаюсь туда, а потом поговорим.

— Да ведь не так спешно. И мы сами могли бы…

— Зато я тороплюсь. Надо домой. У меня там еще дочка с мальцами. И хочется уехать со спокойной душой.

— О, да у вас и внуки есть. Ну вам можно жить и радоваться. Дети — это самое большое богатство, — Варвара Васильевна задумалась.

— Оно, наверно, всем доступно, — мама усмехнулась. — Ума для этого не нужно у других занимать.

— Всем, кто умеет смотреть вперед, — уточнила Варвара Васильевна. — Я вот тоже хотела бы иметь детей.

— У вас же двое, Варвара Васильевна.

— Двое, это верно. Да только они мои и не мои. Взяли после войны в детдоме. Двойняшечек. А потом нашлись отец с матерью. Теперь дети и живут то у нас, то у них. Одним словом — трагедия.

— А своих бог не дал? — полюбопытствовала мама.

Семенихина ответила не сразу. Она словно собиралась с силами. Ее коричневые, наполовину прикрытые веками глаза устало смотрели в одну точку.

— Дал, да не смогли сохранить. В войну это было. Служили мы с Сережей по разным местам… — Она так и сказала «служили», хотя сама и не была военнообязанной, но я давно уже заметил: жены старых офицеров не отделяют работы мужа от своей. — И отступали мы и наступали вместе с армией, — продолжала она. — А потом, когда нам стало известно, что будет ребенок, он отправил меня к родителям в Калугу. Я немного проехала, да и назад, не могла без него. А по дороге мне взялась одна помочь в моем деле. Ну и помогла. С тех пор и нет детей. И болезни всякие прицепились.